Всякое событие может привести в движение

К вагонам из Тарту присоединили вагоны из Таллинна и Тапа, а затем состав двинулся в путь в три часа дня и следовал до Пскова без остановок. Но в Пскове стояли двое суток. Утром третьего дня впустили веселого старикашку с инструментами. Он юрко вырезал в полу дырочку и оббил ее железом, чтобы нам не вздумалось в пути расширить дыру и убежать, выпрыгнув под поезд. (Выпрыгивание под поезд не помогло бы: к последнему вагону крепились металлические „грабли“.) Он с усмешкой принимал похвалу за мастерскую работу и признавался, что в этом ничего особенного нет, так как он набирается опыта на этой работе уже 15 лет, во всех ссыльных эшелонах.

Из чувства приличия женщины, покопавшись в тряпках, предложили Арнольду Каарна – единственному взрослому мужчине в вагоне – кто простынь, кто одеяльце, и попросили как-то завесить это пикантное отхожее местечко. Как он без гвоздей и молотка с этим справился, не знаю, но коморку он смастерил. Только никто не знал, как решать проблему „точного прицеливания“ в малюсенькую дырочку при качающемся вагоне. Нерешенной она оставалась до самого конца. А воды для исправления ошибок... извините.

Именно в Пскове достроили начатые в Тарту заслонные ящики за оконцами. Их назначение состояло в том, чтобы пленный не мог ничего видеть и слышать. Из-за ящика виднелся краешек неба да бесконечные пучки телефонных проводов вдоль пути, с равномерной периодичностью поднимающиеся - к верхушке столба с перекладинами и десятками изоляторов - и опускающиеся... такими были впечатления тысяч километров просторно раскинувшейся новой родины.

В Пскове эшелон составили окончательно. Присоединили отдельно доставленные два вагона из городов Валга и Выру, а также вагоны из Калининградской области, Латвии, и Литвы. Число высланных из последних двух республик вместе взятых было меньше, чем из Эстонии. По предварительному плану Абакумова из Латвии надлежало выслать 52, а из Литвы и Калининградской области - 76 человек. По отчетной справке КГБ, за ноябрь 1951, о численности высланных Свидетелей, общее число из Прибалтийских республик и Калининградской области подается 475 человек. Эти данные мною не проверены.

В эшелоне паровоз тянул 52 вагона. Это засвидетельствовали несколько ссыльных, которые при выходе пересчитали вагоны. Этот факт вызывает доселе остающийся без ответа интригующий вопрос: для кого или для чего было предназначено около половины состава? Вопрос, по существу, странный. В известных мне документах о конвоировании высылаемых не указано точное число вагонов. По свидетельствам высылаемых, в каждом вагоне число людей колебалось в пределах 25... 35 лиц. Если считать, что в среднем в вагоне находилось человек 30, то на них требовалось приблизительно 16 вагонов. Но были еще вагоны для особых потребностей.

По приказу Круглова конвой эшелона состоял из 35 человек. Для них полагалось выделить три вагона – впереди, в середине и в конце эшелона. При остановке охранники появлялись сразу по обе стороны поезда. В согласии с приказом один вагон был для „опасных инструментов“ (для предупреждения нападения на конвой) и иных громоздких вещей как, например, упомянутые тонна с лишним мешков муки Юлии Тоом, и прочего. (Стоит признать, что неизвестны случаи пропажи имущества из специального вагона). Еще один вагон предназначался для медиков, но по сей день неизвестно, были ли они вообще в поезде. Все же предположим, что медицинский вагон имелся. Один вагон для штаб-квартиры. Продовольственного вагона не было. Предусмотрено было выдать начальнику эшелона наличные деньги на пропитание всей черни. Сколько? Чего не знаю, того не знаю... Поэтому – кто ведает, какая доля из этих денег попала на стол (извините – в общее ведро) спецпереселенцев?

Итого: 52 – 3 – 1 – 1 - 1 = 46. Отняв от 46 вагонов 16, остается еще 30 вагонов!

Причем стоит внимания, что пока еще до меня не доходило ни малейшего намека о „содержимом“, так сказать, лишних вагонов. Даже самого „излишка“ в то время никто не заметил. Никто из выселенцев не помнит, поступил ли эшелон на 34-й разъезд (на конечную остановку) в первоначальном составе, или „утерял“ часть вагонов где-то в пути? Этот пробел в памяти участников можно легко понять: выдворили нас в ускоренном темпе среди ночи. Каждому недоставало времени заниматься личными вещами, сбором домашних и прочим. При этом ничего не известно о высылке из Пскова в начале апреля 1951 года других групп репрессированных. Упомянутая справка КГБ под графой „Наименование контингента“ за Украину и Белоруссию кроме „иеговистов“ приводит и „андерсовцев“ и „кулаков“. Но за Прибалтику эта графа указывает лишь „иеговистов“. Вопросы загадочные. Очень интересно было бы узнать их разгадку.

Задвижная дверь иногда оставляла (или это делал понимающий солдат?) щель, через которую можно было одним глазом наблюдать за мелькающими мимо объектами – столбами, деревьями, домами, жалкими селами. Когда один глаз уставал, надо было переключаться на второй. В европейской части России эшелон, как правило, днем простаивал между товарными составами, а двигался ночью. При стоянке сразу по обе стороны вагона начинали взад-вперед шагать конвойные. Немедленно выходил также железнодорожный работник, который молотком, с длинной рукояткой, простукивал колеса, открывал на торцах осей люки смазочных коробок и при надобности подливал масла.

Страшно представить – какими выглядели после наших стоянок участки пути - ведь все это время люди опорожнялись на рельсы через отхожие дырочки. Или это воспринимали как привычное, само собой разумеющееся? Не удивляюсь. Высоко почитаемый в партийных кругах постановщик Тартуского театра Ванемуйне К. И., по рассказам артистов, участвовал в облавах и после этого явился на работу сонным. Не стесняясь и с презрением он, якобы, говорил, что намучился за ночь с вывозом „навоза“ – то есть ссыльных.

С особой осторожностью продвигались в Предуралье. Неведомо, из каких источников проникли слухи, но шептались об Американском самолете, якобы отслеживающем наш состав. Кто знает, кто знает... В связи с этим или нет, но в один прекрасный солнечный весенний день поезд остановился посреди просторной степи. Произошло что-то невероятное – открыли вагоны и всех желающих выпустили наружу. Место было незаселенное. Белыми сугробами был разбросан талый снег. Лужи чередовались с прошлогодней засохшей травой. Солнце до боли резало непривыкшие к свету глаза. Но главное – свобода! Поодаль от поезда солдаты создали пограничную цепь. Внутри этой линии сразу с криком забегали все дети, засуетились взрослые, заулыбались старики. До чего мало нужно обездоленному человеку, чтобы он снова, да – снова, нашел в себе причину продолжать жить... поверил в то, что продолжение следует...

Это была первая возможность повидать „пассажиров“ других вагонов и обменяться мыслями. Причем лишних людей, не из нашего круга, мы не видели. В то же время никто из опрошенных очевидцев не мог подтвердить и того, что на этой стоянке был весь первоначальный состав в 52 вагона. Сколько продлилась наша свобода? Да спроси мальчугана, запрыгавшего как теленок, впервые в жизни выпущенного весной из хлева! По детскому понятию конец свободе наступил несправедливо быстро. Над нами пролетел какой-то небольшой самолет, и почему-то очень спешно нас начали загонять в вагоны, и... Было ли это проявление человечности к нам или демонстрация кому-то „свободы пассажиров“, не знаю. Так или иначе, перерыв был очень приятным.

В вагоне, кроме одиночек и семей, состоявших из двух-трех человек, было две большие семьи. Нас, Силликсааров, было семеро. Второй семьей была Каарна из Отепяа. Отец семьи, сорокапятилетний Арнольд, недавно овдовел. Семидесятилетняя приемная мать Ловийза и трое детей, в возрасте от шестнадцати до десяти лет. Их семья была сравнительной редкостью, так как сохранилась неразделенной до ссылки.

Начиная где-то с Урала, на станциях рядом с нами стали останавливаться не менее двух эшелонов, очень похожих на наш поезд. В этих поездах заслонные ящики были не на всех окнах, и мы увидели за проемом окошка черноволосых курчавых людей, теснящихся, чтобы выглянуть. Знающие русский язык объяснили, что это Свидетели Иеговы из Молдавии. Большинство из нас имело еще очень мало представления о народах великой родины, но мы были взволнованы и приподняты духом из-за того, что мы были не одни, что наши братья были в таком большом количестве, и мы сообща претерпевали гонение за веру. Выходит, что мы радовались их гонению! Странное существо - несовершенный человек...

Если наш северный народ был сравнительно тихим, то молдавские братья удивили нас громким всеобщим пением. Распеваемые ими песни были тогда для нас еще незнакомы, но мы убедились по повторяющимся именам Иисуса Христа и Иеговы, что поют они наши религиозные христианские песни. Захватывающе было наблюдать: если в одном вагоне заводили песню, то волной к ним подсоединялся весь состав. Конвоиры ругали их, колотили прикладами о стенки вагонов, но как прикажешь замолчать одновременно поющим сотням и сотням людей!

Именно благодаря молдавским братьям впервые в жизни я испытал ощущение всемирного братства божьего народа. Это чувство приятно будоражило и щекотало все нутро мальчугана и навсегда обосновало понятие единства истинных поклонников истинного Бога Иеговы. Никакие частные промахи или ошибки в отношениях уже не в состоянии поколебать это единство. Встреча с молдавскими братьями через окошки ссыльных вагонов оказалась, вдобавок к поучительному случаю с зеркальцем, следующим основополагающим опытом на всю последующую жизнь, сформировавшим из мальчишки мужчину, человека, христианина.

Удивляет организованность нашего питания, ведь в балтийском эшелоне было более 400 человек, а в соседних молдавских эшелонах должно было быть более полутора тысяч человек. Между прочим: украинские Свидетели были высланы неделей позже – 8 апреля. Общим счетом - тысячи две. Нас кормили на станциях больших городов. Вся требуемая пища готовилась по предварительному заказу при вокзальных столовых, или можно предполагать, задействовались полевые кухни военных частей. Самой обычной теплой едой были каши и макаронные супы. Если теплую еду подавали не каждый день, то отрезок липкого хлеба определенного размера получали на каждого ежедневно.

Приказ министра МВД Круглова постановляет: Выдать начальникам эшелонов под отчет деньги на расходы по питанию и медобслуживанию выселенцев в пути следования, из расчета 5 рублей на питание и 50 коп. на медицинское обслуживание в сутки на одного человека.

О подаваемой еде у каждого может быть свое мнение, но наш домашний стол был задолго до высылки более чем скромным, как у детей, оставшихся без родителей. Поэтому питание в вагонах, что ни говори, показалось нам сравнительно регулярным и вкусным. Оценки в этом вопросе, конечно же, весьма субъективны.

Свердловск – город трагической кончины царской семьи - первый и очень значимый железнодорожный узел до Уральского хребта. От него берет начало семь важных путевых ветвей. Вероятно, поэтому в Свердловске выросла самая большая этапная или пересылочная тюрьма – на тюремном арго пересылка. Лагерные разводы или поэтапная переправка заключенных в конечный пункт назначения по огромной стране была общепринятым методом доставки зэков. Заключенный в документации ГУЛАГа сокращенно обозначался „з/к“, из чего в разговорной речи закрепилось слово зэк.

Этап был одним из самых распространенных терминов в тюремной словесности. Этапный вагон; доставили этапных; этапная камера; вызывают на этап; этапная баланда; этапный карантин, этапный конвой, этапный паек и т. д. Этапные заключенные составляли наименее ценимый контингент заключенных. Они уже не были под следствием и не составляли никакого интереса в качестве источника информации для сшивания судебных дел. Но они еще и не работали, следовательно, были чистейшими дармоедами. На них должны были трудиться бессчетные конвойные части, пересылочные тюрьмы, а к обслуживанию этапных вагонов железнодорожникам предъявлялись самые высокие и капризные требования, из-за чего железнодорожники ненавидели не только этапные вагоны, но и самих этапников, поганящих узловые пути.

Для всех соприкасающихся с ними инстанций этапники были проходимцами, от которых лишь бы поскорее избавиться. Этапными камерами были самые невыносимые бетонные казематы, закалочные каморки или, из-за переполненности основного тюремного здания, даже закрытые сплошной лишь решеткой временные сараи; в сырости, на морозе и свежем воздухе. Их могли пешком перегонять за тысячи километров даже в самый разгар зимы хоть на Колыму.

Про такой пеший путь поляков и финнов из Иркутска в район Якутска, в лагерь № 303, зимой 1939-40 годов, детально рассказывает Славомир Равич.Sławomir Rawicz The Long Walk: The True Story of a Trek to Freedom. 1956 Это рассказ о знаменитом удавшемся побеге семи заключенных из Якутского лагеря: по тайге в Забайкалье, пересечение Советско-Монгольской границы, через всю пустыню Гоби, вход в Китай, прохождение Тибета, с севера на юг и заход в Северную Индию. Ничего подобного не знает мировая история побегов.

Этапная баланда была, как попадется. О регулярности питания нечего и говорить, но хуже было содержимое и количество баланды. Продукты расхищали все, кому не лень. Если в трудовых колониях хищение продуктов переходило границу терпения зэков, то они могли поднимать и поднимали общий шум, на что администрация обычно как-то реагировала. Но этапник был ничей и абсолютно никого не интересовал. За жалобы или прошения занудного этапного, урезав пищу и одежду, просто-напросто запихивали на некоторое время в карцер, чтобы заставить замолкнуть. Жалобами он мог добиться только ухудшения условий. Это „помогало“ - жалобы прекращались.

Этапники вплоть до прибытия в трудовой лагерь назначения были в своей одежде, имеющейся на них в момент взятия – им не выдавалось никакой добавочной обуви или одежды, независимо от погоды и сезона, даже в полярной зоне. По пути без конца нападали блатные или урки, профессиональные преступники, авторитетные среди уголовных заключенных. Они старались отобрать у политических заключенных все до последней нитки.

Даже матрацы и одеяла доставались политическим по случайности. Хотя с 21 февраля 1948 года выходит постановление Совета Министров СССР, согласно которому для политзаключенных создают „особые лагеря“ - „Особлаги“, на этапы направлялись все „масти“ и политзаключенные вперемешку. Отношение уголовников к политзаключенным улучшилось в семидесятых, когда в лагеря стали ссылать политических заключенных новой волны – так называемых диссидентов.

Итак, Свердловская тюрьма была самой известной пересылкой среди заключенных. Почти все направляемые за Урал знакомились со Свердловской пересылкой, даже многие направляемые в Казахстан. Не миновали этой тюрьмы и мы, ссыльные.

Причиной тому является одно нескончаемое богатство страны – целые армии паразитов на тощих телах и в грязных лохмотьях зэков - блох, вшей, клопов и площицы. Против них страна вела беспрерывную священную войну. В каждой тюрьме и в каждом лагере при банях были построены дезинсекционные камеры, в роли душегубки для них. Заключенных, как и солдат доблестной Советской армии, раз в каждые десять дней водили в „баню“. Примерно на десятый день нашего пути мы оказались в Свердловске, и тут нас, согласно порядку, повели в так называемую баню.

Эдгар и Лидия Тороп рассказывали, каким они помнят путь колонны ссыльных с железнодорожной станции в тюрьму. Жители города обступили колонну и со страшным криком и матом грозились свершить самосуд над фашистами, которых власти с таким теплым вниманием окружили. Они были готовы на месте побить нас камнями. Милые конвойные солдаты! Ведь они, угрожая оружием, защищали нас от справедливого гнева трудового народа, что давалось им с трудом. С трудом и трепетом им удалось отбить натиск народа, уставшего от войны, бесконечного строительства светлого коммунистического будущего, и постоянного потока пропаганды, промывающей серое вещество. И постоянного потока „фашистов“ на восток, поедать ихний хлеб. Спасибо вам, друзья солдаты, что отстояли нас от обоснованной мести!

Достоинством Свердловской пересыльной тюрьмы была усиленная дезинсекционная камера - ад для вшей, как ее назвали эстонцы. Она была предназначена для многоногих паразитов, но двуногим паразитам в камере тоже доставалось. Если не ад, то уж чистилище точно приходилось пройти. Прожаривание производилось в длинной узкой камере с докрасна раскаленной толстой чугунной трубой внизу. Под потолком тянулся рельс, по которому закатывали висячие вагончики с развешанной в них одеждой зэков и - конечно же – вместе с поджариваемой живностью. Дополнительно в камеру впускали горячий пар. Ну и давали им, кровопийцам! С такой замечательной организованностью велась беспощадная война с классовыми врагами, которых изводили массами.

В то же время сами ссыльные наскоро пробегали баню. Не подумайте, парилки там не было! Длинный прохладный затуманенный коридор, сверху одна ржавая трубка с дырочками, из которых большинство были закупорены или скупо прокапывали. А где вода текла, там она была едва тепленькой. При входе под „душ“ банщик, ковырнув деревянной лопаточкой полужидкого антисептического мыла из бочки, мазанул содержимое на протянутую руку зэка. Начальник в форме наблюдал за тем, чтобы нестерпимо зловонное мыло было честно размазано везде, где у людей по телу - в виде рудимента от обезьян - растут волосики. Шлепком по ягодице (этим вниманием удостаивали только молодых женщин) поторапливали к мытью. Не дай, чтобы в волосиках у кого-то кто-то зашевелился! Такому человеку вручали ручную парикмахерскую машинку и требовали полного снятия растительности, какими бы замысловатыми ни были сбриваемые места. Все это было обнадеживающим, но конвейер давал осечку в другом месте.

По всей вероятности, число моющихся намного превосходило возможности банщиков и реальную пропускную способность адской техники. В преддверии ада, где все ссыльные должны были скинуть одеяние, весь текстиль сбрасывался в большую кучу, откуда зэки-банщики развешивали ее на плечики и цепляли на трубку вагончика. По заполнении вагончика открывали горнило ада и отсылали его с содержимым на очищение.

В задней части ада такой же банщик открывал горнило и спасал очередной вагончик. Банщик-спаситель снимал пропаренный текстиль и кидал в кучу. Зэков, толком не успевших смыть под „душем“ зловонного мыла, солдаты уже выгоняли одеваться. Между прочим, солдаты-парни распоряжались и задорно и достойно „комментировали фигуру клиентов“ также и в женской бане. На выходе из ада зэки нервно копались в куче тепловато-сырой одежды, с угасавшей надеждой найти именно свое одеяние. Конвоиры неотступно чеканили „на выход!“ – в трусах ли, нет ли – это их не интересовало. Лишь бы быстрей да без задержки. Следующие ждут!

Но ад оказался поддельным. Не хватило жару. При чрезмерной скорости и переполнении даже ад может отказать. Букашки, чуть подогревши бока, оживились и начали в сырой куче расползаться по всему текстилю и, доселе ничего не знавшие о вшах ссыльные удивились, найдя новый вид пребогатого животного мира в своей же одежде. Теперь уже без представительства насекомых не остался, наверно, никто. Но если и остался, то это не надо вменять в вину органам – ведь предпринятое было задумано из самых добрых побуждений.

Чистилище для ссыльных не завершилось в холодной задней комнате ада. Если даже удавалось найти сво одеяние, то не давали времени одеться. Вышмыгнув с одеждой в руках на улицу, мы оказывались в строю между солдатами, терпеливо собиравшими всех вымытых – вернее будет сказать, намоченных - в единую колонну. Вечерний апрельский ветер дул без пощады. Сырая одежда и мокрые головы студенели в несколько минут. Моя сестра Мария в этом строю простудилась основательно. Она на всю жизнь захворала легкими, подхватила туберкулез позвоночника и сердечную недостаточность. Помылась... в чистилище.

Мы понимаем и признаем, что предпринятое имело хорошую цель, и было всесторонне хорошо задумано, только не продумано. Можно ль обижаться? Ведь мы сами были виноваты, что нас было столько много, что мы забили-заглушили по-советски стандартизированный ад.

В Свердловске с поезда сняли труп нашего спутника Эдуарда Паю. Где его похоронили? Земля еще не оттаяла, поэтому его, вероятно, кинули на общую груду мерзлых тюремных трупов – дожидаться теплой весны. Да и важно ли это, если наш бог Иегова не ведет счет трупам, а запоминает личность своих служителей! Он может воспроизвести их как инженер, который подключает к компьютеру чип с желаемой программой и... получает ее! Умершие во Христе оживут! Овдовевшая 73-летняя Иоханна Паю с дочерью продолжали намоченными... путь в неведомое...

По прибытии в Азию конвой стал относиться к нам намного доверчивее. По нашей просьбе конвоир мог оставить задвижную дверь немного приоткрытой. В зазор стало возможно выглядывать уже в оба глаза. Но ехали мы теперь постоянно – стоянок в городах практически не было. Да и сами города встречалось уже крайне редко.

Открывающийся ландшафт был очень однообразным. Неутешительно было днями глазеть на безграничную степь (теперь я знаю, что степи раскинулись в окрестностях Новосибирска, где, как писала Хелью Карлссон, волки нападали на колхозные скотные загоны и т. д.). Далее кустарники, а там и тайга. Чем дальше, тем толще был снег. Весна как будто отступала перед возвращающейся зимой. Не знаю почему, но широкие реки Сибири – Иртыш и Обь – мы пересекли ночью и повидать их так и не удалось. Долгая остановка была в Омске. Без питья, без пищи. Почему?

Не знаю, насколько достоверными можно считать показания украинского историка Олега Голько,Олег Голько Свiдки Єгови – сибiрський маршрут, Львов 2007, с. 31, 32 но он утверждает, что Сталин и Абакумов намеревались пересадить выселенцев на речные паромы, а после их прибытия в широкое устье Оби – затопить. Мы – „пассажиры“ прибалтийского эшелона № 97392 – помним, что простаивали в Омске более суток. По показаниям участников, нас не кормили, не поили, вагоны не открывались, не отапливались, хотя именно тогда ударили незаурядные морозы. Поговаривали о более чем 20 градусах. А проект действительно нес название „Север“, а не Восток!

Неужели утопить???

Без дополнительных доказательств я просто не в состоянии поверить в это... Не говорю, что неправда, но в голову не вмещается. Надеемся, что дополнительные уточнения на эту тему еще откроются.

За Уралом селения по пути встречались очень редко. Да и то, зачастую деревня была меньше вокзальных строений. Сельские улицы-дороги были в грязи, прямо-таки трясинами, по которым с трудом волочились телеги, или даже сани, запряженные... быками, а то и коровами! Для нас это было экзотикой, и в то же время предвестием нашего же будущего быта. Это настораживало.

Автомобилей мы не встречали – кроме застрявших по кузов в грязи маленьких грузовиков. Передвигающейся техники, кроме проезжающего поезда, можно было заметить трактора - работающего на керосине гусеничный НАТИ, дизельный Т-80 или С-100, тянущие за собой вездеходные сани из бревен. На снегу это было идеальное транспортное средство.

На вокзальных перронах стояли закутанные в плед бабули в ватниках и в валенках. Они продавали проезжим съедобное: крупную вареную картошку, соленые огурцы, лук и молоко в бидончике. Но хлеб не предлагали никогда. Лишь позднее мы поняли, почему.