Всякий человек наделен буднями

Будни сибирского колхозника были вялыми. Это слово как нельзя лучше подходит для описания безнадежно застоявшегося и тягучего „винегрета“ – изнуряющего труда – часто бессмысленного, безынтересного и безрезультатного, а также увядшего духа. Вялые, неаппетитные будни...

В начале пятидесятых жаждущая просвещения душа, лишенная масс-медиа и культурных мероприятий, была отдана во власть деревенских сплетен, самогонки и разгула. Недостаток духовности в какой-то мере старалась восполнить кинопередвижка, посещавшая село раз в две-три недели с фильмами, напичканными пафосом красной патриотической идеологии, знакомыми зрителю „на зубок“. Полноценные уличные гуляния были возможны только в короткий, красочный разгар лета, и то в вечер после сильного дождя, очистившего воздух от кровожадного гнуса. Для любителей читать трех полочек школьной библиотеки не хватало и на год. На том и прекращалась вся связь с внешним миром.

Оставалось лишь смутное представление о чем-то далеком, небывало большом, прекрасном, мощном и невиданном, что возродило коммунистическое отечество, в предводительстве Отца и Солнца – генералиссимуса^{Генералиссимус – правописание этого слова, все вновь и вновь упражняемое на классной доске и в тетрадях, было эталоном образованности в языке и духе учеников.} Сталина, чей величественный, божественный портрет неизбежно красовался в любом номере газеты, в начале школьного учебника и – само собой разумеется – в романе, автор которого являлся лауреатом Сталинской премии. Его портреты висели во всех общественных зданиях, заведениях и на улицах. Он воплощал в себе всю честь, ум, совесть и культуру многоязыкового государства: от Балтийска в Восточной Пруссии до мыса Дежнева на Чукотке; от острова Рудольфа в Земле Франца-Иосифа до Кушки в Туркмении. Не считая несытной тяги к расширению этих владений...

Супротив всего этого положительного и правого вели каверзную борьбу фашисты, американские и английские империалисты (совсем недавние, но уже забытые верные союзники Союза!), живущие по ту сторону зорко охраняемой границы страны. Страшными врагами были бесчисленные шпионы, засланные и завербованные внутри страны, разная контра, реакция и пережитки прошлого, тормозящие светлое будущее – например кулаки, а также такие-сякие Свидетели Иеговы, против которых рабочий класс ведет справедливую и беспощадную борьбу – неустанно и до победного конца, разумеется.

Мы были последними выселенцами и, как таковые, считались последним проявлением „реакции“. Даже раскулаченный и высланный двумя годами ранее латышский мальчик Юрис считал обоснованным обзывать меня „фашистом“, подражая отношению местных ребят. Это считалось модной позицией и было в рамках приличия. Раскусив, в чем дело, я вскоре перестал обращать на это особое внимание. В таких вопросах помогало и христианское наставление: не принимать к сердцу проявления людской глупости.

Такая же установка наблюдалась среди остального братства и не помнится, чтобы подобные оскорбления кого-то сильно ранили. Оскорбители в общем очень смутно понимали значение этих слов, как и малыш не разбирается в значении услышанного матерного выражения, повторяемого в подражание. Можно задаться вопросом: мог ли тогдашний сибиряк объективно сравнить и сопоставить фашизм со сталинизмом?

Мы, эстонские Свидетели, за свой политический нейтралитет и отказ поддерживать военные действия, уже испытали на себе деятельность активных представителей обеих сторон.^{За примером можно обратиться к Части 1, Главе 4, где приводится случай эстонского брата Пяррат Яана, обезглавленного нацистами.} Мы были знакомы со статьями в журнале Утешение,^{Прежнее название журнала Пробудитесь!} где обличалось зверское обращение с нашими христианскими братьями в нацистских концлагерях. Мы уже знали, что там их обвиняли в сотрудничестве с коммунистами, как в Союзе обвиняют в сотрудничестве с фашистами. Стандарт тоталитаризма был единым у обеих систем - как у близнецов. Историк Ярослав Бутаков отваживается даже определить Сталина „гитлеровцем“. На каком основании? Так предоставим же слово ему самому.

Гитлеровец Сталин. Договорами от 23 августа и 28 сентября 1939 года Сталин обязывался перед Гитлером выдать ему на расправу всех, с точки зрения Третьего рейха, государственных преступников, нашедших убежище в Советском Союзе и на территориях, захватываемых СССР. Речь шла, главным образом, о коммунистах и евреях, бежавших от нацистских преследований. В последней трети 1939 года — начале 1940 года несколько тысяч германских коммунистов и евреев, уже содержавшихся на территории СССР в учреждениях ГУЛАГа (куда их прежде 1939 года заключили вопреки провозглашённому Конституцией СССР праву на политическое убежище для деятелей международного коммунистического и рабочего движения) были выданы Сталиным Гитлеру на гарантированное уничтожение..Ярослав Бутаков, Правое сопротивление гитлеризму, РУФАБУЛА 17 сентября 2015 Видим, что первичным для Сталина не было явление кого-то фашистом или коммунистом. Важно было сотрудничество с союзником, кем в данный момент был Гитлер, со своей фашистской системой.

Странно, но развитие отношения к сталинизму не течет по руслу осведомленности. Даже наоборот! Именно тогда, когда информация о античеловеческих преступлениях времен сталинизма доступна любому человеку, в 2015 году 45% граждан России считают жертвы сталинской эпохи оправданными!!! Что это? Чем можно это движение объяснить? Ум нормального человека не в состоянии этот процесс осмыслить. Это какой-то взрыв демоничности, чтоле...

Будни жителей сибирской деревни колоритно украшала элементарная суеверность. Но незачем удивляться тому, что суеверность была примитивной. Ведь они же тогда не располагали общедоступным гороскопом – неким рудиментом, принятым среди переученной западной интеллигенции – зачитываемым во всех радио- и теленовостях, занявшим освободившееся место портретов Сталина в газетах.

Сомнительностью таких модных сообщений уже полтораста лет назад задался американский писатель Генри Дэвид Торо, когда размышлял над целесообразностью телеграфной связи между Мэном и Техасом, а также кабельной связи между Старым и Новым светом.

Мэн и Техас, возможно, не имеют ничего важного, чем обменяться. Это напоминает затруднительное положение, в котором оказался мужчина, который сильно хотел познакомиться с некоей знатной глухой дамой. Но когда его представили и вручили один конец ее слуховой трубки, то он не нашелся, что сказать. Видать, нам сильно невтерпеж высказаться, не задумываясь о содержании. Мы стремимся прорыть туннель под Атлантикой, чтобы на несколько недель приблизить Старый Свет к Новому. Но возможно, первой новостью, дошедшей до широкого американского уха, будет сообщение о том, что у принцессы Аделаиды кашель.Генри Дэвид Торо, Walden. В сегодняшнем варианте могут зачитать свежий гороскоп.

Итак, до сложных влияний небесных светил они там, в Сибири, просто еще не доросли. Ведь и кабелей для передачи гороскопов еще не протянули. Вот почему они довольствовались куда более примитивными проявлениями суеверия. Когда-то давно – во время деятельности православной церкви – ее духовенство обучило жителей справлять десятки церковных праздников, значения которых сами справляющие не понимали. Тем меньше они понимали их значимость для Бога, да и вообще – приемлемы ли эти обряды для Него? Ни православие, ни красная вера не мешали суеверию. Так же не мешало суеверие православию и красной религии. В этом вопросе царил блаженный мир и взаимное согласие...

Историк Давид ВсевиовДавид Всевиов Emake Venema... 10.2007. MUUSA, Таллинн объясняет подобное явление старыми корнями русской культуры. Византия и татары определили особые отношения власти и духа в России. Это соотношение, в котором власть заняла неоспоримую диктаторскую позицию над духом. Осуществляя его то в снисходительной, то в более строгой форме. То заказчиком, то указчиком.

В одно время, в роли секретаря областного комитета, управляя атеистической работой, в другое время, в роли областного губернатора, смиренно бормоча молитвы на молебне. И все это в одном лице.

Так-то вот... Независимо от времен и чин. Несвязуемое в одной связке. А в связочный материал годятся одинаково что колючка от КГБ/ФСБ, что святые четки, что суеверные обряды. Лишь бы крест целовался... Так и ныне, во время социологических опросов, могут назвать себя верующим, как и тридцать лет назад без стеснения – коммунистом. Точно такое же отношение к суеверию и шаманству.

Олег Панфилов приводит причину тому: Русская православная церковь со времен Петра Первого использовалась в политике непосредственно как идеологический инструмент. Под „за веру, царя и отечество“ гибли солдаты, а захваченные народы Сибири и Дальнего Востока насильно обращали в православие. Ими пополняли население, называя обращенных и ассимилированных прилагательным „русские“ - принадлежащие к „русскому миру“, проще говоря – рабы. Многие из обращенных 200-300 лет назад до сих пор шаманят, но РПЦ это уже не волнует. Их всегда волновало количество, а не качество. Не зря теперь в народе говорят: „Вы, батюшка, или митру снимите, или портупею расстегните!“.Олег Панфилов, АРГУМЕНТ 2015-06-04 А шаманский бубен? Что с ним делать?

В Сибири паутина суеверий была натянута везде. До ужаса боялись порчи из-за сглаза или проклятия. Поленница распадалась не по причине сгнившего стояка, а из-за злого глаза постороннего. Проходя, он мог и вовсе не смотреть в сторону поленницы, но все равно заслуживал ругань и „ответные“ проклятия.

Инакомыслящих по данным вопросам воспринимали как переучек и безбожников, а то и вовсе спятивших. Кроме нас – Свидетелей – в числе спятивших и переученных оказались также две молодые учительницы, направленные после окончания Ленинградского пединститута в Халдеевскую неполную среднюю школу. До чего же знакомый ярлык для людей, ищущих во всех вопросах логики! Куда удобнее черная кошка или гороскоп! Не напрягают ум и не давят на совесть, и без того перегруженную. Наоборот: успокаивают совесть, окружая неприятности ореолом предопределенности и давая бесплатный полис безвыходности. Виновным окажусь не я сам, а безымянный вершитель судьбы, причем даже искупление Христа не играет важной роли и не стоит внимания и размышления; а думающие иначе - просто спятившие. Гороскоп и прочие суеверия упрощают сложную жизнь. А кто в нынешние сложные времена не любит такого удобства, тот раздражает честных людей и вредит самому себе. „При чем тут Библия или наука, если мне кошка или баба дорогу перебежала и все попортила! Свихнулся, бедняга...“

Мы никак не могли научиться полностью считаться с местными понятиями и обычаями, и все снова неумышленно кого-то обижали или поступали невоспитанно, не разбираясь в значении обрядов.

Будни были однообразными, как повсюду бывает у большинства людей. А у детей – тем более, потому что нам почти не оставили времени для детских забав. Уже в первое лето я вместе с Валентиной пас колхозных телят и коров. А за собственной скотиной меня приучили таскаться начиная с пяти лет. Я не говорю, чтобы детям следовало бездельничать и дурачиться до совершеннолетия – как это нынче принято – но нельзя же детей напрочь лишать радостей детства.

Быть пастухом было особенно изнурительно из-за постоянного недосыпания, ведь вставать приходилось не позже пяти. Также из-за долгой студеной утренней росы, нестерпимо больно режущей израненные ноги, что заставляло наблюдать за коровами: какая из них готова опустошить свой вместительный мочевой пузырь теплой, обильной струей – чтобы успеть подбежать и немного согреть замерзшие ноги. Да и сам день растягивался вдвое, будто резиновый. Не помогало даже частое измерение длины тени шагами: время тянулось тем медленнее. От постоянного недоедания ныло в желудке, и это не давало сосредоточиться на чем-то другом. Иначе говоря: все внимание сосредоточивалось на пустом желудке, а для всего иного жизненно важного - оставалась одна лишь рассеянность. Знал бы, взывал бы словами поэта Артура Алликсаара: Рассейте, прошу, мою рассеянность!Artur Alliksaar, Saab siis tõde lihtne olla!?, - перевод СС

Мальчишки участвовали как в заготовке силоса, так и в сенокосе. Уроки официально начинались с первого сентября, но вплоть до начала-середины октября нас часто выводили на колхозные работы. Разница состояла лишь в том, что в летних работах мы участвовали наравне со взрослыми, безо всяких детских льгот. А в школьное время рабочий день под надзором учительницы был укороченный - не более четырех часов. Вдобавок к тому после работы нас вели в колхозный амбар (прежняя церковь), где каждому ребенку отрезали ломтик хлеба и отмеряли сто граммов свежего меду. Только кружку следовало заранее захватить из дому.

В первые годы сугубой обязанностью детей в нашей семье было при первой возможности нащипать крапивы для навара. Странно, что руки настолько привыкали к крапиве, что она уже почти не жгла, а только вызывала зуд.

Готовить еду было несложно. Но требовалась внимательность и находчивость, чтобы использовать все новое, что попадало в руки. Например Мария однажды, придя с работы, высыпала из кармана на стол горстку пшеничных колосков молочной спелости. Уже по дороге она придумала метод их использования. Спинкой ножа на столе она выдавила из колосьев мутную жидкость и соскребла ее в готовящийся крапивный навар. Изменился ли от этого суп или нет, но мы знали, что суп должен стать вкусней и питательней. Значит и был... Мы расхваливали и так самодовольную Марию.

Старшая сестра Александра со своим шестилетним сыном Матти держались отдельной семьей, как и в Эстонии. За остальных взяла попечение 19-летняя Валентина: Марии было 16, Хильви – 12, мне – 8, и наконец Миръям – дочурке Ольги, которая отбывала срок в Иркутской области на лесоразработках – 4 года. На пять голодных ртов навару требовалось готовить довольно-таки много, чтобы в желудке что-то ощутимо болталось.

Я уже рассказывал о легочных и сердечных болезнях Марии, что побуждало нас уделять ей для оздоровления хотя бы чуточку добавочной еды.

Нехватка питательных веществ была нормой. Вспоминается племянник Матти. Однажды он очень пристально наблюдал за тем, как Мария чистит репчатый лук. При этом у него постоянно текли слюнки. Наконец он стал выпрашивать лучок для себя. Мария спросила: съест ли Матти его безо всего. Он дрожащим голосом стал уверять, что да. Сытые дети даже апельсин или конфетку не кушают с таким наслаждением в лице, с которым Матти скушал лук, не заедая.

Денег на покупку продуктов питания не было. Лишь изредка покупали нерафинированное подсолнечное масло, на разлив из большой бочки, и кусковой сахар, при измельчении которого требовалась аккуратность, чтобы куски не разлетелись по всей комнате и не пропали. Также покупали сравнительно сходный горчичный порошок, из которого сами варили горчицу.

Летние длинные вечера проводили с семьей. Выходных не было, поэтому домашними работами могли заниматься лишь по вечерам. По хозяйству всегда нужно было сделать тысячу мелочей, но одной большой проблемой на нас надвигалась длинная и морозная зима, пока еще невиданная нами. Мы со страхом старались к ней подготовиться. Валентина заблаговременно выхлопотала у лесника участок березняка для заготовки дров. У нас был собственный топор-колун, тупой до невозможности. Но для колхозных лесозаготовок на руках также была казенная двуручная пила - потяни-подай.

С помощью быка привезли чурбаны домой. Те, что потолще и поровнее, пустили на „мебель“: самые толстые и гладкие чурки - для сидения, из остальных сделали ножки для топчанов и стола. Из развалившегося хлева выковыряли несколько частично сгнивших досок, соскоблили с них навоз, вымыли и соорудили из них нары и стол. К счастью, мы захватили из Эстонии большой мешок от матраса. Осталось сходить за деревню к прошлогодней куче соломы, набить мешок соломой и приволочь домой. Постель была настолько шикарная, что мы чуть ли не подрались за право „первой ночи“ на ней. Через какое-то время соорудили и вторые нары. На нарах „свободно“ умещались четверо. А я, единственный „мужчина“ семьи, продолжал спать у стены на полу, где одеяло зимой примерзало к стене.

Мы стали обзаводиться живностью, начав с шести цыплят. Как они нам достались, я не помню, но мы поняли, что „цыпленок тоже хочет жить“, поэтому мы тщательно оберегали их от возможных внезапных бед. При наступлении осени, из-за отсутствия иного подходящего места, мы по примеру местных жителей связали для них клетку из строганных прутьев и повесили ее на стене нашей комнаты, поместив туда четыре выживших курочки.

Через два года в колхозном свинарнике подохла одна матка, из ее приплода тоже сдохли все, кроме одной, которую бригадир поручил Валентине утопить. Сжалилась она над малюткой и принесла домой. Та выжила. Мы держали ее вместе с курами в клетке. За курами сколько ни убирали – невозможно было полностью избавиться от некоего неприятного запаха. Но поросенок был чистоплотной тварью: гадил только на подстил в одном и том же месте, и убирать за ним без следов было просто.

Ой, как Хрюка любил ванну! Когда мы его ставили в тазик, то он не разбрызгивал воду, а для освоения делал пару хлебков, чмокая и похрюкивая, а затем, чуть повозившись, ложился на бок и с прищуренным глазом блаженно наслаждался, когда его банили мылом и щеткой. От растирания полотенцем его нежная младенческая кожа вся розовела, после чего он начинал выплескивать накипевшее озорство. Мы, дети, до изнеможения гонялись с галопирующим поросенком, играя с ним.

Как жаль, что нашему любимому первому поросенку не дано было вырасти свиньей. Он подхватил распространенную там краснуху и ушел дорогой всех смертных – преждевременно и без результатно. Дети безутешно плакали из жалости, а хозяюшка Валентина – еще и по причине убытка.

Лишь приобретенный на четвертый год поросенок вырос в свинью. Эта черно-белая пестрая свинья была чудовищем в глазах местных. Они никак не могли поверить, что обычная свинья может достичь таких размеров. Явно, что колдовство! Сибирские свиньи все лето содержались на свободе. Они бродили вокруг села и сами добывали себе пропитание. Иногда через прогнившую изгородь пробивались на картошку беспечного хозяина и брали „оброк“. Говорят, что где пролезет рыло свиньи, туда протиснется и сама свинья.

По вечерам хозяйка наливала в корыто немного мешанки, чтобы свинья не забывала своего дома. А осенью, когда земля уже начинала замерзать и пятачок оказывался бессильным, бродячий образ жизни уже не мог прокормить. Когда под кожу ничего кроме холода не попадало, свинья окончательно забивалась в угол хлева. Наступало время колоть животное. И не сложно представить, сколько мяса и сала можно было получить со свиньи, прошедшей безжалостную диету похудания в последние дни свободы, отчего ее горбатый хребет резко выдавался из спины. Несмотря на это, традиционный праздник поминания свиньи справляли непременно – вместе с четвертью односельчан и с обилием самогона.

Если после такого „праздника“ оставалось сало, то его солили в бочонке. Употребляли просоленное сало в основном в сыром виде, вместе с хлебом и картошкой. Для блюд или на сковородку его почти никогда не хватало. Но ведь на сковородку годилось и постное масло. Это масло, продаваемое из открытой бочки, под конец было настолько терпкое и источало такой резкий запах, что при жарке вся деревня задерживала дыхание, пока ветер не уносил его прочь.

Эдакие поминки по свиньям справляли всю осень, поэтому осень изобиловала праздниками.

К празднику не всегда успевали всю брагу выгнать. Тогда из нетерпения пили и брагу. Она пьющих валила с ног, как косой. Осень была временем мутных голов и галдящих шатунов.

На шестой год мы вырастили из теленка маленькую корову. Но эта синевато-серая, безрогая коровка доилась довольно хорошо. С продажи ее молока мы собрали основную часть денег на обратные билеты в Эстонию.

Со скота сдавали норменный налог государству. Именно сдавали, а не продавали. Как известно - уже со времен варяга Рюрика на Руси заведено: дань брали. Так и при Сталине. Сдавали натурой.

С каждой курицы 26 яиц, с коровы – около 13 килограммов топленого сливочного масла (при условии отсутствия молокоприемного пункта, а в Халдееве его как раз не было).

Ввиду неимения сепаратора сливки сгребали ложкой с отстоявшегося молока. Сливки отдавали „лакомке“ – в данном случае государству. Из сливок сбивали масло, но во вкусном виде власти его не получали. Во избежание порчи, масло следовало топить. Неизвестно, где его применяли, ведь поверх мутного слоя смеси масла с пахтой стоял серый слой чистого молочного жира с неприятным вкусом. Может быть, его добавляли в маргарин, или вообще пускали на мыло, не знаю...

С каждой коровы вдобавок полагалось сдавать 40 килограммов говядины. От живой коровы не отрежешь... Для выполнения нормы резали теленка. Этой нормой почти до нуля урезали прирост частных дойных коров. Особенно усложнялась ситуация, если корова оставалась яловой. Сборщика налогов не интересовало положение коровы: корова во дворе, значит плати. Не случайно в таких случаях крик да ругань поднимались до самых небес. Баба Марфа кричит, что ее к быку не водили и потому она телят не родит. Откуда ей теленка взять?! Вот к каким доказательствам приходилось прибегать, находясь в плачевном бесправии.

Но с выполнением нормы яиц смеху было! Нормативные яйца принимали в магазине. Продавщица записывала число сданных яиц в журнал, а яйца тут же выставляла на продажу. Иногда кого-то поджимали сроки сдачи яиц, а куры не хотели считаться с зимней квартальной нормой и яиц не было. Должнику ничего не оставалось, кроме как наскрести нужную сумму денег – ведь яйца в магазине обычно были – их следовало лишь выкупить и снова сдать. Так яйца предыдущего сдатчика шли на новый круг. Но выручка была.

Ни продавщица, ни потребительский кооператив не желали нести ущерб. Поэтому для приемки яиц продавщица зажигала керосиновую лампу, ставила ее в картонный ящик с дырочкой под размер яйца, и на просвет проверяла состояние яиц. Тухлые она аккуратно возвращала сдатчику нормы. Когда продавали яйца в магазине, то „рентген“ не использовали. Тухлые яйца отсортировывались только при приемке. Видим, что в те времена также действовала защита потребителей, и потребителем было государство, а не обыватель. Все честно и справедливо...

Таким образом деревня могла отдавать норму одними и теми же яйцами, пока они все не протухнут. Разумеется, в магазин периодически сдавали и свежие яйца – потому система работала безотказно. Особенно положительно это сказывалось на статистике по сельскохозяйственной продукции страны, которая фиксировала высокую яйценоскость и большой спрос – особенно в сельской местности.

До чего наглый и гадкий абсурд! Большинство сданных нормативных яиц таким приемом просто испортили, сгноили! Но судя по государственным отчетам, все сданные яйца были выкуплены и съедены. У колхозников, держащих кур, голодали дети, потому что необходимые им самим яйца отнимали, гноили, брали за них вторую цену и наконец выкидывали как негодные. Крайне несправедливая нелепица, которая давала партийным бюрократам пропагандистскую статистику! Только и всего...

Вероятно, определенным налогом облагали и овец, но точно я не помню. Всякая семья старалась держать нескольких овец, потому что из их шерсти изготавливали столь необходимые валенки – важнейшую обувь для сибиряка тех времен. Также вязали рукавицы, которые обычно одевали под ватные или брезентовые рукавицы. Шерстяные носки не припоминаются – ноги обматывали портянками. Причем тогда в магазинах еще не было в продаже носков и рукавиц. Не знаю, с каких пор рабочие рукавицы начали выдавать строителям и заводским рабочим, но тогдашнему колхознику их не выдавали.

Только что вы узнали, как наша предприимчивая мать справилась с „чудовищем“, но давно уже время рассказать, как она впервые связалась с нами, находясь в лагере.

Мы прожили в Халдееве около года, когда ранней весной нам пришло особенное письмо. Валентина, получив его на почте, была растрогана до слез. Но она набралась самообладания дойти до дома, не распечатав письма. Письмо от матери!

После полуторалетней разлуки это была первая весточка о том, что мать жива и что она каким-то образом нас разыскала. Конверт был самодельный, сложенный из синеватой обложки школьной тетрадки. Бледно-розовая марка с портретом Сталина в профиль была вся и всюду в почтовых штампах, что свидетельствовало о многих промежуточных почтамтах, через которые к нам шло письмо. Адрес, написанный фиолетовыми чернилами, был размазанным и истертым. Длинный обратный адрес ^{Казахская ССР, Карагандинская обл., Джезказганский р-н, Кенгир, 1 л/у (1 лагерный участок, - женский. В Кенгире были еще лагерные участки 2 и 3 – для мужчин. Под номером 4 была тюремная зона. После восстания устроили в ней лагерь для инвалидов.)} указывал на лагерь в Казахстане. Мы с Хильви позже определили по большой школьной карте огромной родины, что мать находится в КССР, разукрашенной в желтый цвет, километрах в 1700 от нас к юго-западу.

Вскрытие толстого истрепанного конверта было одновременно и тревожным, и праздничным событием. Больше всего удивило нас содержимое конверта. Два двойных листа в клетку из школьной тетрадки были мельчайшим почерком исписаны на... русском(?) языке. Поначалу мы даже засомневались – мать ли это писала? Зачем ей было писать своим детям по-русски?

Содержание письма мало-помалу все разъяснило. Все-таки нам писала наша любимая, силой отнятая мать! Но писать она могла лишь на русском языке – как и все заключенные сталинских лагерей – чтобы лагерный цензор мог просмотреть письмо и определить степень допустимости информации. Всё, касающееся лагерного быта, методов следствия и наказания, имен солагерников – было тщательно замалевано черной тушью. Также вычеркивали прямые выражения, способные укрепить нашу веру, даже такие слова как: Иисус, Христос, Бог, Иегова и т. п.

Но зачем мать писала настолько мелким и густым почерком? Это тоже было связано с лагерными предписаниями. Цензоры и так были перегружены десятками тысяч писем заключенных. Для облегчения их колоссального самоотверженного труда, нацеленного на сохранение понятия о райском социализме, процветающем даже на каторге, зэкам разрешалось писать до двух писем в год, и не более двух листов за один раз. Лишение права переписки было самым первым и „легким“ наказанием для провинившегося в чем-либо зэка. Одной из причин для такого наказания мог быть „избыток“ информации в содержании писем. Отказать могли и в поступающих письмах. Их просто задерживали и подшивали к личному делу.

Но за то выходящие из лагерной зоны и доходящие до адресата письма создали в литературной истории России и подвластных ей стран особый вид литературного творчества. Создавался он в сотрудничестве пленного с цензором лагерного КГБ. Стиль нового литературного вида можно определить методом сравнения его со стилем белый стих в поэзии. Упрощенно говоря: белый стих частично, если не полностью до бела, очищает стихотворное произведение от возлюбленных пушкинских рифмы, ритма, заглавных букв и знаков препинания, а за одно и четкости мысли, если не всего смысла.

Если мы из поэтической лингвистики термин белый стих перекочуем и отобьём в цензурный шницель, то мы получим термин новообразованного стиля: белый штрих. Получаем характерную форму миллионов писем, высылаемых по два раза в году из десятков тысяч лагерей ГУЛАГа и распространенных в несколько раз большим миллионам родственникам/читателям внутри железной завесы. Можно с полной уверенностью утверждать, что никакой иной литературный стиль ни в какие времена не эксплуатировался и с жаром да трепетом читался в такой мере, как белый штрих, причем не в тиражированном количестве, а в основном так и оставшимся лишь в черновиковом виде! (Внимание, издатели!!!)

Как исходный белый стих, так и белый штрих очищал произведения от многого „лишнего“. В первую очередь мишенью штриховки оказывался факт как явление. До бела штриховались любые фактические данные о действиях разведывательных, правовых, судебных органов, а особенно самих „органов КГБ“, которую фразу, по моему понятию, следовало бы писать с заглавной буквы. Так хоть где-то сохранилась бы и заглавная буква, поскольку в белом штриху практически всё, начинающееся с заглавной, отбеливалось или штриховалось. Ведь эдакие слова носили в себе неприемлемые новому стилю фактовые сведения о личностях, местонахождениях, изданиях и заведениях. Под отбелку шли также фактовые описания условий быта в местах задержания. Недопустимыми оказывались и всякие высказывания на религиозной почве, не говоря уж о политической теме, считаемой равной заложенной мине под Спасскую башню.

Что же сохранялось после проведенного процесса отбеливания? Белый штрих, по примеру белого стиха, терял четкость мысли, если не весь смысл. Тем не менее сами произведения в большинстве случаев сохранялись.

Творческое произведение в стиле белого штриха состоит из безобидного лепета.

И это был самый читаемый стиль по Советскому Союзу?! Был? В прошлом виде? Нет-нет! Белый штрих не вымер! Как любой художественный стиль переживает изменения и преобразования, то тó же случилось с белым штрихом.

Если первичное появление белого штриха сталинского времени можно принять за явление модернизма, то постмодернизм данного стиля усиленно проявляется в наши дни, в третьем тысячелетии. Как от всякого развития, так и от преобразования модернистского белого штриха в постмодернистский можно ожидать более значимые и весомые достижения. И Вы не ошибаетесь.

В произведениях белого штриха сталинского времени цензор, как вторая половина автора, действовал с несоразмерной скромностью, штрихуя лишь отдельные слова и фразы, от силы предложения, то цензор 21 столетия России привлек к авторству добавочные и очень значимые сообщники. В коллективное авторство подключились законодательные, правовые, судебные и силовые - как ФСБ - органы. Их общее влияние на результат совместного творчества полностью преобразовал стиль белого штриха.

К чему заниматься штриховкой тушью отдельных слов, если настолько веским соавторам доступно штриховать целые издания? Также огромные, по сравнению с одиночными лагерными цензорами, коллективные творческие силы не стоит тратить на отдельные факты. Обобщенными силами вместо тушевого пера цензора выработали бульдозерный метод экстремизма, в стиле белого штриха постмодернизма. Штриховать стали религиозные издания целыми порциями.

Цензурный регламент сталинского времени не уточнял размер и четкость почерка. Бедная девушка-цензор, вынужденная читать письма моей матери! Хотя стоит помнить, что и она была заключенная, из так называемых придурков,^{Придурок – в тюремном жаргоне лицо, работающее в хозяйственной и культурной обслуге ИТУ.} и отбывала свой срок за чтением писем соузников, а не гнула спину на шахте с киркой и лопатой в намозоленных руках.

Обделенный советский каторжник ухитрялся обходить ограничения и другими методами. Мать наловчилась писать в одном предложении сразу на две темы, смешивая одни фразы с другими. При обычном чтении мысль пропадала, читалась какая-то нелепица. Чистейший белый штрих, чего и добивались. Но раскусив шифр, несложно было выписать отдельно фразы по одной тематике, а затем из оставшихся фраз составить предложение на другую тему. Кроме того, некоторые эстонские имена или слова она просто транслитерировала кириллицей, писав их с малой буквы.

Письмо матери оказалось первым существенным духовным подкреплением нашей алчущей веры. В этом плане оно представляло интерес и для остальных немногих соверующих в Халдееве. Мы все снова зачитывали его в течение полугода – до следующего письма.

В содержании письма отражалось спокойствие и твердая вера в Бога, на которого она надеялась и в чьи руки полностью вверила своих беспризорных детей. Она не паниковала, не рыдала, хотя была на восемь лет (как мы теперь узнали) от нас отрезана. Уже тогда она ясно понимала, что положение у ссыльных куда сложнее чем у заключенных – что ссыльные во многих отношениях находятся во власти случая, в то время как заключенные обеспечены хоть мизерным, но регулярным питанием, одеждой, кровом и медицинской помощью. О ее понимании свидетельствовала вложенная в самодельный конверт чистая почтовая марка – стоимостью в 4 копейки – для ответного письма. Такая экономия, кажущаяся сегодня невероятно мелочной, дает некое представление о наших финансовых возможностях.

Экономить на письмах мы научились еще до письма от матери. Полученные из Эстонии письма мы вскрывали, подобно цензорам КГБ, горячим утюгом. Это было возможно благодаря костному столярному клею, в разжиженном виде употребляемому и бумажным клеем. КГБ не допускало использования не растапливаемых клеев в изготовлении почтовых конвертов. Расклеенный конверт мы разворачивали наизнанку и склеивали заново. Мы додумались таким способом дать матери знать, что с нами уже держит связь оставшаяся в Тарту сестра Хильда Варемаа, стойкая в вере сверстница матери. Наше первое ответное письмо маме мы специально вложили в вывернутый конверт Хильды, так чтобы на внутренней стороне находился ее обратный адрес. Это известие, в свою очередь, сильно подкрепило мать – она поняла, что мы не совсем оставлены. О чрезвычайной духовной помощи со стороны сестры Хильды Варемаа я расскажу в одной из следующих глав.

Обладая богатым жизненным опытом, мать понимала, что сохранив веру и духовность, мы сохраним и жизненную силу, поэтому она старалась вкладывать в свои письма как можно больше духовного наставления, подкрепления и упования на Бога Иегову, неизменно любящего нас.

В те времена уже налаживалась поставка в лагеря журнала Башня Стражи.^{Башня Стражи – прежнее название журнала Сторожевая Башня.} В Кенгире, где в женском и двух мужских лагерных участках отбывали срок около сотни Свидетелей, их духовная обстановка была одной из лучших в ГУЛАГе. Поскольку мать сама участвовала в размножении журналов, ей было чем с нами поделиться.

Мы очень ценили эти крохи хлеба, падавшие к нам на спецпоселение с лагерного стола, обильно накрытого по всей тогдашней стране. Мы все снова и снова обсуждали мысли из писем – как в кругу семьи, так и с заглянувшими к нам единоверцами-односельчанами. Особенно младшим детям – Хильви и мне, лучше других родных освоившим в школе русский язык – было интересно дешифрировать духовные наставления, скрытые в обыденном рассказе матери. Время от времени мы распознавали очередное слово, заретушированное тушью цензора, что помогало более точно понять данную фразу и содержащееся в ней учение. Цензор не всегда был прилежным в своем деле. Иногда он оставлял незаретушированными хвостики букв, что в сочетании с контекстом давало возможность распознать слово целиком. Сделанные таким образом открытия мы с запалом обсуждали между собой, а также делились с сохристианами. Мы чувствовали себя как дешифровщики старинной клинописи.

Новые грани истины, открывавшиеся одна за другой, оказывались духовным хлебом насущным, не давая остыть постоянному интересу и чувству благодарности к Богу. В течение последующей жизни я многократно с восхищением думал над тем, как Иегова чудесным образом обращает сатанинские каверзы в благословение для своих служителей.

Основываясь на библейском примере, мы привыкли сравнивать духовное наставление с физической пищей – хлебом. Но насколько бы подходящим ни было сравнение с хлебом, оно все равно не раскрывает всего разнообразия методов наставления от Бога. Прожевывая хлеб, мы усваиваем его только один раз. Мы не можем употребить его вторично. Враг замыслил изолировать нас даже от малейшего духовного наставления – лишая не только Библий, библейской литературы, встреч для служения вместе с собранием и поддержки через старейшин, но и ограничивая количество писем от близких, а также их содержание. Тем не менее, вследствие этого пишется хитро зашифрованное и частично заштрихованное письмо, позволяющее на протяжении полугода все вновь пережевывать тот же, уже съеденный хлеб и – о чудо из чудес! - питаться им многократно. Вот как сатанинские каверзы чудом обращаются в благословения!

Но это еще не все. У нас отняли совместные встречи для изучения, отняли также опытных духовных братьев, так необходимых для здравого духа в собрании. Тем не менее, этот дух сохранялся даже при их отсутствии. Почему? Да потому, что сам Иегова позволил врагу „одолеть“ нас и осиротить, разлучив со старейшинами собрания. Но Иегова предусмотрел для нас другую помощь – в необычной ситуации и методы были необычными.

Пророк Иоиль предсказал, как под действием духа Бога воспрянет дух его нового христианского народа, „духовного Израиля“, образованного взамен Израилю по плоти, отступившему от него. Иоиль под вдохновением пишет: До сытости будете есть и насыщаться и славить имя Господа, Бога вашего, Который дивное соделал с вами, и не посрамится народ Мой вовеки. ... Изолью от Духа Моего на всю плоть, и будут пророчествовать сыны ваши, ... дочери ваши, ... и юноши ваши ... И будет в тот день: горы будут капать вином и холмы потекут молоком. ... Я смою кровь их, которую не смыл еще..Выдержки из книги Иоиля глава 2, ст. 26 по главу 3, ст. 21

Явно, что данное пророчество относится к будущим соправителям Христа, через которых питается весь Божий народ в эти последние дни сатанинской системы. Но благодаря письмам матери мы на своем опыте убедились, что Иегова может использовать в служении даже „юношей“ - детей. Если в селе не было старейшин и даже взрослых духовно стойких братьев, если даже никто из старших христианских сестер не брал на себя инициативу в поддержании нашей общей веры, то Иегова использовал детей, которые восхищались открывающимися новыми учениями и с горящими сердцами желали делиться ими ради духовного блага остальных соверующих.

Подобный случай был в последние дни земной жизни Иисуса. Видевши же первосвященники и книжники... детей, восклицающих в храме и говорящих: „осанна Сыну Давидову!“, вознегодовали и сказали Ему: слышишь ли, чтó они говорят? Иисус же говорит им: да! разве вы никогда не читали: „из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу“?Ев. от Матфея глава 21, стихи 15 и 16

Если в то время Бога не восхваляли руководители Божьего народа, то было приемлемо восхваление от детей. В нашем случае старейшины отсутствовали из-за арестов, опустошивших собрания. Но восхваление Бога продолжалось, и в небольшой мере даже благодаря детям. В дальнейшем я расскажу подробнее о самоотверженном служении „дочери“ - молодой Коринны Кёэлер – единственной ссыльной эстонки, которая – еще даже не будучи крещеной – доставала Башню Стражи и переводила ее на эстонский язык. Даже самый слабый в руках Иеговы может сделаться сильным. Апостол Павел признал дух Бога истинным источником духовной силы, говоря: когда я немощен, я силен.2 послание коринфянам глава 12, ст. 10

Тысячелетия назад псалмопевец не располагал даже половиной полной Библии, но крепость его веры зависела не столько от количества книг Библии, сколько от его отношения к тем, что уже были доступны. Повелениями Твоими я вразумлен... Душа моя в руке моей постоянно в опасности, но закона Твоего не забываю.Псалом 118, стихи 104 и 109

Количество поучений и наставлений от Бога во все времена и в любых обстоятельствах достаточны, чтобы служитель мог сохранить верность; нужно лишь стараться использовать в данное время и в данных обстоятельствах все доступное, не лениться протянуть руку за помощью. И что еще крайне важно: не брезгать изучением той же литературы по многу раз. Вновь открываемый кран будет давать ту же воду, что и в предыдущие разы, но порция будет новой и освежающей.

Божья Сила для оказания помощи всегда соразмерна соответствующим обстоятельствам и нашей вере. Действие духа можно сравнить с водонапорной станцией, которая может подать одинаковое количество воды, как через толстую, так и через тонкую трубу. Только напор подачи должен различаться. Когда мы служим Богу при благоприятных условиях, мы как по толстой трубе с ее просторным и спокойным течением получаем обилие христианской литературы, встреч, пастырской помощи и радости братского общения. Наш дух остается бодрым в той мере, в которой мы готовы искать и принимать такую помощь.

В гонениях и лишениях до нас может доходить самое ничтожное количество литературы, мы можем вообще не иметь совместных встреч, совсем не встречать укрепляющих братьев-старейшин, но даже через эту тоненькую трубку Иегова может под напором подать столько же силы своего Духа святого и стойкости, как и по толстой трубе. Вернее: все братья, благополучно сохранившие духовность во время тяжких гонений, являются живым доказательством тому, что Иегова не только может подать столько же силы, но желает и фактически подает во много раз больше, чем в благоприятных условиях. Он наделяет верных служителей своим духом в количестве, достаточном не только для сохранения стойкости, но и для того, чтобы чувство радости и довольства в служении с лихвой покрыли горечь гонений. Подобно тому, как радость матери в воспитании ребенка всегда превышает все трудности с ним.

Пророк Илия внушительным образом испытал на себе настоящую силу такой „ничтожной“ помощи – эффект „тонкой трубы“. Он без оглядки в страхе бежал от жестоких правителей – Израильского царя Ахава и царицы Иезавели, которые тысячами убивали истинных поклонников Бога, словно скот. Илия бежал до крайнего изнеможения, утратив даже интерес к жизни.

Но уже в пути ему несколько раз являлся божий ангел, который чудесным образом кормил и поил его. Тем не менее Илия еще не понял, чего от него ожидает ангел. Он ел предложенные лепешки, запивал водой, высыпался и... продолжал бежать – преодолев за несколько суток не одну сотню километров, до самой горы Хорив в Синайской пустыне. Уже при первом посещении ангел старался обратить внимание Илии на новое задание, но тот даже не заметил этого из-за страха и изнеможения. Бросил ли его ангел? Нет! Он последовал за убегающим пророком и наконец явился Илии у Хорива.

Лишь на этот раз Илия внимательно выслушал ангела. Без упреков за прежнее малодушие ангел дал ему указание подняться на гору и стать пред Иеговой, чтобы получить дальнейшие указания.

И вот, Господь пойдет, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом; но не в ветре Господь. После ветра землетрясение; но не в землетрясении Господь. После землетрясения огонь; но не в огне Господь. После огня.... Да, интересно, что же после огня? Иегова продемонстрировал немощному человеку неизмеримо мощные силы. Какую же еще более катастрофическую силу может он проявить, чтобы укрепить пророка для исполнения нового задания?

С любопытством прочитаем дальше: После огня веяние тихого ветра... И сказал ему Господь: пойди обратно своею дорогою через пустыню... И пошел он оттуда.3 Царств глава 19 Для подкрепления Илии не понадобились такие внушающие ужас силы, как сокрушающий ураган, разрушающее землетрясение или всепожирающий огонь. Помощь Бога была ласковой и освежающей, словно веяние тихого ветра - причем, совсем незаметной для врагов...

В то же время Бог не обязательно устранял царящие проблемы. Ищущие души пророка и его сослужителей были пока еще при власти, полны сил и кровожадности. Тем не менее, Илия уже не трепетал перед ними. Он решительно пошел обратно своею дорогою через пустыню. Следует заметить, что Бог не баловал своего пророка, когда подкреплял его. Вспомним, что ангел не предоставил пророку блюда жаркого, супов-салатов-десертов с отборными винами. Кормил он Божьего пророка совсем не по-ангельски – одними лепешками да водой! И не стыдно же было? (Нам нынче, принимая своих разъездных братьев, хочется кормить их до отвала, выбиваясь из сил...)

Но что главное: даже при такой скромной помощи, как веяние тихого ветра, перепуганный и обессиленный Илия воспрянул духом и телом, чтобы совершить все от него ожидаемое. Мы можем быть уверены, что пережитый опыт послужил ему хорошим уроком доверия к Иегове, чтобы в последующем служении с воодушевлением делать все возможное. В то же время Иегова замечательно знает наши плотские недостатки: он не склонен упрекать нас в сиюминутном малодушии. В этом уверял нас последователь Христа Иаков: Илия был человек подобный нам,Послание Иакова глава 5, ст. 17 но творил чудеса, полагаясь на силу свыше.

Вскоре поступило письмо и от нашей сестры Ольги, которая переживала за свою дочурку Миръям. Ольга ничего не знала о ней – с нами ли она... Ольга была далеко на востоке, в лесозаготовительном лагере Иркутской области.

О, как же она обрадовалась, узнав, что ее малютка живет под внимательной опекой Валентины! Но где бы ей еще быть? Например, в спецдетдоме. В сельсовете Валентине всерьез предлагали сдать в детдома всех неродных малолеток (братьев и сестер было принято разделять, причем без сведения о местонахождении друг друга.)

И кто имел бы право осудить ее за такое решение? Но она твердо и не колеблясь ответила: как же они „неродные“? Они ведь мои сестры и братья! Известно, что в спецдетдомах, находящихся под прямым „попечением“ чекистов и красных священников, с многократным усердием занимались полосканием детских умов, поэтому не исключено, что там из них могли бы воспитать очередных красных священников.

Мы можем утверждать, что очень благодарны Валентине за проявленную ею самоотверженную и незаслуженную любовь, но сможем ли мы когда-нибудь восполнить ей не только материальное обеспечение, но куда более важную роль матери и отца, которых она нам заменила? Нежной любовью и богоугодной дисциплиной она вывела нас в люди. Причем на сегодняшний день всего лишь одна из ее воспитанниц пока не решила стать на путь служения Иегове. Пока...

Кроме того, даже после освобождения нашей матери нас вряд ли отпустили бы из детдомов. Во-первых: она считалась не освобожденной, не амнистированной, а „списанной“ из-за нетрудоспособности, из-за инвалидности. Официально таких заключённых актировали по статье 456. Она не смогла бы доказать свою пригодность быть кормилицей детей. Ведь она сама была под расписку выдана Валентине на иждивение.

Во-вторых: куда более веской причиной не отдать ей детей была ее вера. В те времена были нередки случаи, когда против родителей заводили судебное дело с целью лишения родительских прав. При положительном решении детей отнимали у родителей и сдавали в спецдетдома. Детям могли поменять имена и прочие данные о рождении или, как нынче говорят – полностью изменить идентичность ребенка. Такого человека не разыщешь и во взрослом возрасте.

Случай, произошедший уже 25 лет спустя, доказывает, что такой исход был реальной угрозой. Тогда Валентине (носящей фамилию мужа – Круузэ) пришлось в страхе за жизнь и благополучие уже родных, своих детей бежать от своего мужа, воспротивившегося религии семьи. В „отмщение“ он подал ходатайство в суд о лишении матери родительских прав на их совместных двоих детей. Нет, он не желал забрать их к себе – он требовал отнять их у матери и отдать в детдом! Благодаря Иегове и смелому адвокату в этом нелепом процессе удалось оставить детей при матери – Валентине Круузэ. Она воспитала из них серьезных поклонников Иеговы, которые сегодня вместе со своими семьями активно служат в Таллиннских собраниях. Но по Союзу были и такие случаи, когда Свидетелей лишали родительских прав и отнимали у них детей.

Тем более в положении сибирской ссылки – если бы Валентина решилась отдать нас в детдома, наша дальнейшая судьба могла бы сложиться совсем-совсем иначе. Но Иегова укреплял решимость и руку Валентины поступать нам на благо, и она отстояла нас перед Сатаной, предоставив нас любящему Богу. Какие слова могли бы выразить достойную благодарность нашей твердой в вере сестре Валентине?!

Как бы стойко и отважно мы себя ни вели - несовершенному человеку неуместно хвалиться о себе. Несмотря на общий положительный настрой, который мы, как и другие сосланные, старались сохранить, время от времени с глубокой и щемящей тоской вспоминался наш далекий родной дом. Читая Псалтирь, мы нашли описание вавилонского плена Иудеев в шестом столетии до н. э., очень схожее с нашей ситуацией. После чудесного возвращения на родину они в своих балладах напоминали новому поколению:

Поэт Игорь Котюх в стихотворении сокрушается: Ха! Опять хандра напала. И что против нападающей хандры делать? Балдеть, пока не „выпадешь в осадок“, находит поэт.Игорь Котюх Когда наступит завтра? Таллинн 2005. Стихи Хандра и Ностальгия.

Еще чувствительней к хандре мы делались из-за нагромождения неприятных обстоятельств – когда одновременно голод как кошка когтями скреб нутро, томила скука по дальним друзьям, слепо и гнусно досаждало начальство, неотступный мороз пробивался сквозь тонкую одежду и дряхлые стены, а глубокий снег доводил до изнеможения. Чаще всего надламывала нас тоска по далекой мучимой в бесправии матери, чьи черты лица все больше и больше изглаживались из памяти, всплывая лишь в связи с конкретными сценами из далекого прошлого. Тоска по ней, смешанная с недоумением, наваливалась особенно в течение первого года, когда о ее судьбе мы абсолютно ничего не знали и нам даже уже не верилось, что когда-нибудь еще увидим ее живой.

Нападающая хандра была заразительной. Она сбивала с ног одного за другим, пока не оставалось никого, кто бодро отвоевывал бы нас от безотрадной тоски. Так иногда случалось, что мы все сидели в обнимку тесной безутешной гурьбой и тихо всхлипывали. Даже молитва не слагалась. Мы бессвязно могли лишь повторять „о, Иегова, Иегова“...

И в то же время нас снова поднимала на ноги вера, которую в нас воспитала мать, что невозможно разлучить нас с истинными друзьями Бога, если только мы сами не расстанемся с Богом.