Всякий человек как-то живет

Дом, в который нас поселили, был сравнительно большой, но причину запустения мы раскусили быстро.

Из-за отсутствия камня фундаменты домов закладывались деревянные. Для этого копали неглубокую канаву, в которую впритык ставились деревянные чурки, желательно из практически не гниющей лиственницы, а уже на этом основании возводили сруб. Но под нашим домом большинство чурок сгнило и - под полом дул сквозняк. Сами полы были из одного слоя не филированных досок, безо всякого утепления. Немалых размеров дом также был пяти стенным, двухкомнатным, с пристроенной кухонькой и сенями, да еще малюсеньким хлевом. Но в одной комнате пол был в таких дырах, что в них свободно пролезала кошка, а в окнах почти отсутствовали стекла. Часть сохранившихся стекол мы переставили в более благополучную комнату. Щели в полу законопатили тряпками.

В Сибири не ведали о двойных оконных рамах. Из-за внутренней сырости на одинарные стекла в мороз намерзал толстый лед. Несколько раз за зиму, когда окна практически переставали пропускать свет, мы растапливали лед на стеклах чугунным утюгом, подогреваемым на плите. На полу по углам и вдоль стен за зиму тоже нарастал толстый лед. Но мы его не трогали, понимая, что он в какой-то мере даже защищает комнату от сквозняка. Только у того, кто спал около стенки, одеяло часто прихватывало ко льду. А мое место было именно у стенки на полу.

Что касается отопления, то в пристроенной кухоньке половину помещения занимала большая, настоящая русская печь. На такой же печи Емеля по щучьему веленью разъезжал-катался. Лучше квадроцикла – в сугробах не застревала. Но у печки был недостаток: провалился свод. Зато подпечек был замечательной квартирой для огромных крыс, которые нагло – даже средь бела дня - норовили стащить у нас любую снедь, а ночью от них приходилось с головой прятаться под одеяло, иначе они бегали по лицу, лениво волоча за собой гадко измаранные, вонючие голые хвосты. Они пугали до истерики! С тех пор я не переношу крыс, даже белых и одомашненных.

Летом Валентина, неизвестно где и за что, приобрела жестяную печку. Изготавливались такие из тонкой кровельной жести, размерами приблизительно 30 x 30 x 50 сантиметров. Стояла она на четырех жестяных ножках, а с заднего конца выступал патрубок для дыма. В жилой комнате у нас не было выходящей на крышу трубы. Поэтому наняли мастера, который, по примеру домов с подобным же недостатком, смастерил жестяной отвод через окно. Такая хилая буржуйка согревала комнату очень быстро, но как только огонь потухал, космический мороз тут же начинал востребовать все отобранные у него из 273. 15-ти градусов мороза. Итак, топить следовало беспрестанно, но если днем никого дома не было, то к вечеру вода в ведре промерзала. Так же обстояло дело ночью – или топи или мерзни - полная свобода выбора.

Да что там мои описания! Предоставим слово выславшему нас почтенному министру внутренних дел Круглову, докладывающему о положении сосланных самому Берии.Министр ВД СССР С. Круглов. Докладная записка МВД СССР о жилищно-бытовых условиях выселенцев, зам. председателю СМ СССР Берии Л. П. 7 августа 1949г. – ГАРФ, Ф. Р-9401, Оп. 2, Д. 248. Особая папка. Л. 358-59. 690 выселенцев ... проживают в совершенно непригодных для жилья помещениях... [Выселенцы] размещены в бараках, причем в одной комнате по несколько семей. Большинство этих семей спит на полу, постельных принадлежностей не имеет, необходимой мебелью – столами и табуретами - не обеспечены.

Членов нашей семьи в комнате жило 7 душ. Поначалу к нам подселили еще Юлию Теэсалу с матерью Анной Ыун. Наступало лето, и поэтому они предпочли расположиться в приделе - в неотапливаемой и сквозящей кухоньке, разделив ее с крысами. Но там, благодаря „приватности“, было проще ухаживать за 83 летней матерью, заболевшей странной болезнью. Все тело этой щупленькой и терпеливой старушки было сплошь покрыто гнойными язвами, как у библейского мученика Иова. Врача не было. Ужасно было наблюдать, как дошедшая до отчаяния дочь Юлия, доверившись знахарке Марии, стала по ее указанию ежедневно срывать образующуюся на нарывах корку, причиняя старушке неописуемые муки.

Бессильные стоны измученной бабуси надолго остались в стенах нашего жилья, даже после ее переселения в более подходящее место. Она закончила свой мучительный жизненный путь вблизи речушки Киргизки, где они с дочерью жили вместе с семьей Элийзы Пост в избушке рядом с кладбищем. На этом кладбище, находящемся за двором, Анну похоронили через полтора года мучений.

Там-же, под редкими соснами, на подсолнечной стороне могильных холмов, росла сладкая полуница или зеленая земляника. Холмики выглядели довольно-таки забыто. Только при более свежих холмах стоял посеревший деревянный крест или возвышалась на жестяном „обелиске“ ржавая, пятиконечная звезда. В зависимости от исповедуемой религии... Не делая разницы в мировоззрениях захороненных, журчащая речка Киргизка оживленно воспевала им жизнерадостный реквием. Итак, почему бы теперь речку не переименовать в Эстонку, или в память других, в муках усопших на ее брегах?

Юлия и Анна были не единственными, покинувшими наш дом. Супруг моей сестры Александры остался в Эстонии на свободе, и там начал хлопотать за освобождение жены и сына. В течение полутора лет ему удалось доказать, что Александра, хоть и была дочерью арестованной Веры Силликсаар, не входила в ее семью, поскольку жила отдельно, за 7 километров.

Между прочим, исследуя архивные материалы НКВД, касающиеся арестов и ссылки нашей семьи, было очень интересно проследить, как доказывался факт принадлежности или непринадлежности человека к конкретной семье. Набралась целая пачка документов расследования, допросов соседей с мест проживания обеих – Александры и Веры, - председателей и секретарей сельсоветов, работодателей и прочих. Был поднят вопрос о неправомерности причисления Александры к членам семьи Веры Силликсаар. Наконец было сделано оправдательное заключение, и ее высылку признали необоснованной. Через полтора года Александра со своим семилетним сыном Матти вернулась в Эстонию.

Я многократно задумывался над тем, что не один высланный, знай, он эти тонкости закона, мог бы добиться признания своего выселения незаконным и получить освобождение. Но кто знал, кто умел? А адвокаты того времени не могли выступать против беззакония властей, да и не отваживались.

Вместо Александры и Матти к нам поселились две христианские сестры, которые до этого жили вместе с семьей Сисаск. Это были девушка Элли Нигула и старушка Эмилия Кийпус. Между ними была связь уже в Эстонии. Элли во время выселения работала учительницей в Выруском районе и проживала у одинокой Эмилии. Дочь и зять Эмилии - Люция и Леонгард Крийби - были арестованы уже за полгода до того и находились где-то в бездонном ГУЛАГе. Элли и в Сибири не переставала ухаживать за Эмилией. Так они, неразлучные, оказались и у нас. От старушки была нам большая польза. Она, ради своего же удобства, не ленилась бдеть за постоянство огня в буржуйке.

Среди высланных эстонцев нашей деревни самой бодрой одинокой женщиной проявила себя Мария. Из-за каких связей со Свидетелями она была арестована, мне неизвестно. Но эта почти шестидесятилетняя знахарка была полна воли к действию и борьбе за существование. Крайне суеверные местные жители относились к ней недоброжелательно, но, тем не менее с глубоким респектом. Ее всерьез побаивались. Неприязнь к ней питали, потому что гибель скотины, укус собаки, чирей на ягодице или перевернувшийся воз соломы, не говоря уж о семейной неурядице или неожиданной хвори – все приписывалось ее злостным козням: заворожила, сглазила... Ух, вредная, да еще какие способности!

При этом законы Ньютона или антисанитарные (что за слово, не поймешь!) условия совершенно не имели значения, и с ними не стоило считаться. За ворожею принимали в первую очередь того, кто в необузданности угрожал кому-то ниспослать беду, натравить на него лешего... Вот почему Марию остерегались и... ненавидели. Ведь супротив нее не было силы, окромя еще более сильной ворожеи. Но отыскивать таковых и пользоваться их услугами - стоило немало.

Суеверие было свойственно как православным, так и партийным эволюционистам. Крохотная избушка Марии – отсутствовали лишь видимые курьи ножки – находилась аккурат в центре села, напротив конторы и школы, на перекрестке дорог, как будка регулировщика уличного движения.

Вздумалось как-то начальству этот срам с пути убрать. Зашли к ней совместно – в одиночку никакой начальник к ней не зашел бы – растолковать, что ей следовало бы перебраться в другое предложенное место. Но Мария, вдобавок к ярым заклинаниям, взяла со стола заполненный водой шприц для укола и „выстрелила“ в них. Мужчины в ужасе кубарем выкатились из избушки. Можно предположить, что они еще долго могли ожидать действия проклятий Марии на себе. В той избушке она дожила до своего освобождения. Только после ее возвращения на родину жители села смогли вздохнуть свободно. И, разумеется, наскоро снесли ее избушку.

Из пожилых одиночек в некоторой помощи нуждалась Вера Кюннап. И эстонские со христиане предлагали ей посильную помощь.

Ида Усин из города Выру, в возрасте за шестьдесят пять, была тихой, благоразумной и чуть таинственной женщиной. Ее дочь Аста находилась в концлагере. Меня тянуло посидеть у Иды. Проявив немного терпения и тихо прислушавшись к кратким, очень красочным описаниям, можно было уловить звучащую в ее воображении фортепианную музыку, которую я до возвращения из Сибири навряд ли смог бы услышать вживую. Но таинственность только обогащала краски воображения. Это было чем-то настолько внушительным, что я ничем – даже любознательным вопросом – не решался возвращать ее на землю, равно как и себя.

Из-за возраста она уже не работала, но как она справлялась со своей жизнью, неизвестно. Остается фактом, что справлялась самостоятельно.

Моя сверстница, 12-летняя девчонка Маая Лембер, по-детски чутко уловила очень характерные черты условий жизни и обстановку в Сибири. Она поделилась своим сохранившимся письмом отцу, недавно вернувшегося с лагеря в Эстонию. Она рассказывает, как вместе с Вирве Каарна ходили в Томск на рынок.

Но куда детальнее письма говорит за себя рисунок. Время летнее, но путешественники в толстых брюках и головы закутаны в платки. С чего это? Да именно из-за комаров, которых на рисунке тучами. Для обмахивания от них в руках обеих густые ветки. Дорога - главная от ряда сел - 30 километров на областной центр. Можно бы предположить, что она асфальтированная. Но видим мы узкую дорожку между кустами, с поперек обвалившими деревьями, лужами да грязью. У обеих путешественниц на спины повязаны некие ящики или чемоданы. Даже не рюкзаки. Они ведь идут не на прогулку, а поход деловой - с яйцами да с чем еще - на областной рынок.

Самый достоверный документ через глаза да уста ребенка.