Арест матери и сестры Ольги 1 октября 1950 года ощутимо сказался на обыденной жизни оставшихся детей. Сразу обеднел и без того скудный обеденный стол. Ответственность кормить и одевать четверых младших детей легла на 18-летнюю сестру Валентину, почти задаром работавшую в колхозе. Оставшейся дочурке арестованной Ольги было всего три с половиной года – возраст, требующий постоянного надсмотра. Но мы, остальные трое детей, уже ходили в школу. С осени я начал свой первый класс.
Переносить резко изменившееся отношение к нам людей было намного труднее, чем материальный недостаток.
Мы оказались мечеными.
Общение с нами стало позорящим и даже опасным.
Мало того: я сразу же испытал такое гонение за веру, подобного которому в последующей жизни даже не встречал, хотя и пережил ссылку, тюрьму и чекистскую опеку
до конца восьмидесятых годов.
Учительница маленькой четырехклассной школы в Вяэгвере натерпелась от меня, семилетнего контры
, который ни в какую не соглашался в рядах пионеров поддерживать единую правую партию и воспевать гимны ее вождю, Иосифу Виссарионовичу Сталину.
Я оказался единственным позорным пятном всей ее доблестной школы.
В плане школьных уроков и заданий на дом проблем не было. С ними я справлялся запросто. Четвероклассница Хильви (она и Мария остались учиться в прежней семилетней школе, за десяток километров от дома) охотно удовлетворяла мой интерес к ее заданиям по арифметике, языку и литературе. Интересно вспомнить, что сидя во время выполнения школьных заданий за столом напротив Хильви, у меня выработалась способность читать ее „верх тормашками“ тексты также свободно, что и на „тормашках“. Но моя учительница панически боялась разделить участь моей матери и своего репрессированного мужа, уже попавшей под удар. По логике тех времен она не смогла бы сохранить свободу, да еще и должность директора школы, иначе как заключив верный союз с НКВД, усердно доказывая свою преданность на делах.
В борьбу с фашистским выродком она вовлекла всю школьную детвору. Напрямую разжигая ненависть, она ежедневно подстрекала детей изливать на меня, на паршивого реакционера, справедливый гнев рабочего класса. Вдобавок к непрекращающемуся измывательству в школе, кустарник на пути из школы домой предоставлял некоторым детям особенно захватывающую возможность для этого.
Последующее уравновешенное домашнее воспитание, к которому молоденькая Валентина подходила филигранно, оказавшись изысканной заменой матери и отцу в одном лице, вместе с христианскими принципами не дали надолго засесть в душе чувству неполноценности и жажде мести. С малолетства сформированная христианская установка помогла остаться свободным от этих гнетущих чувств. Если бы не так, то не нашлось бы силы, заставившей меня теперь в открытую вывернуться на изнанку...