Всякий человек трудится с какой-то целью

Война и волны репрессий почти досуха высосали из села мужчин. В то же время было в достатке, как матерей-одиночек, вдов, так и девиц, взволнованно оглядывающихся в ожидании. Те из мужчин, которые не были седыми стариками, в большинстве своем недавно возвратились с фронта, часто заметно помеченные войной. Младшее мужское поколение было послевоенное, подрастающее, не успевшее возмужать. Нехватка мужчин сулила молодым парням раньше обычного взяться за руль колесного трактора или за рычаги тягача. Но более почетным стремлением было стать бригадиром или землемером. Также среди незамужних женщин на них был повышенный спрос, но это действовало на парней пагубно. Ибо ценилась главным образом мужская единица, при этом мужским личностным качествам просто не давали времени вырисовываться. Эффект, метко выделенный поэтом А. Алликсаарем: Лебеди улетели на юг, и Леда должна была довольствоваться / глуповатым и простоватым индюком.Artur Alliksaar, Realistlik sügismüsteerium, - перевод СС

В высшем начальстве восседали ветераны войны. То хромой, то одноглазый, то контуженый – в том числе в голову. Председатель колхоза, не умеющий читать, а только ставить подпись, не был исключением. Обычно председатели держались на месте не дольше полутора лет. Это был предел выдержки. К тому времени он был настолько ангажированным, пристрастным и спившимся, что оставаться на должности было немыслимо. Объявляли общее собрание, на которое были обязаны явиться поголовно все члены колхоза.

Прибывшее районное начальство в коротком выступлении расхваливало привезенного с собой нового ветерана - при медалях, а иногда и в галстуке, члена единой партии - который немедля поднимет хозяйство на трясущиеся социалистические ноги, а вину за все дурное, что накопилось за прошлый год, сваливали на снятого и уходящего „козла отпущения“.

Через стопроцентное голосование и одобрительные аплодисменты новый хозяин вступал в должность. Козлу отпущения находили другой колхоз в настолько отдаленном месте, чтобы слухи не опередили его. Там он, несомненно, также сидел при медалях, смиренно слушал хвалу и принимался поднимать свалившийся с социалистических ног колхоз. Так их каждый год смещали и снова ставили... Все, кого водка не скосила безнадежно, продолжали участвовать в номенклатурной борьбе. В партийной эволюции выживали только самые выносливые и присваивающие даже крайние мутации. Возможно, именно остаток из таковых ходит сегодня по Красной площади с плакатами „За Сталина“. Тот удобный факт, что их поднимали из любой грязи и прощали, стал привычным и милым. Поэтому-то сталинская система очень ценилась и ценится... среди номенклатуры.

Колхоз имени Н. К. Крупской занимал 10 000 гектаров полей. Все поля возделывались. Ни один гектар не должен был оставаться незасеянным и неубранным. За этим ревностно следило областное и районное руководство. Такой была сельскохозяйственная политика страны. Иной вопрос – сколько урожая давали эти гектары или, что еще важней - доходил ли необходимый минимум урожая до областных закромов.

Строго требуемую осеннюю пахоту проводили маленькими гусеничными тракторами и керосиновыми, на кованых колесах. На прицепном колесном плуге сидел прицепщик: обычно низшей касты женщина или уставший от школы мальчуган. Прицепщик должен был в конце каждой борозды изо всей силы тянуть на себя рычаг, чтобы поднять из земли лемеха плуга. После разворота он снова спускал лемеха в землю и так до следующего конца борозды. 12 часов подряд на железном сидении, днем или ночью, в дождь или в снег, а может в ветер и в жару, в пыли, с сосущим чувством голода. Скуку и навязчивую сонливость преодолевать было трудней всего. Задремлешь – смотри, чтобы под плуг не угодить!

За одним трактором было закреплено два тракториста – старший и младший. Ремонтировали трактор они вместе, а пахали - старший днем, младший, естественно, ночью. Также и прицепщик: „сильный пол“ - будь он даже мальчишкой – днем, а слабый пол - в ночное время. Итак, в ночную смену старались заставить работать тех, кто не могли сопротивляться. Например, мои сестры до осеннего промерзания земли работали по ночам прицепщиками.

Странно, что именно самые трудные и занудные работы считались самыми дешевыми. Пахари никогда не были в состоянии выполнить план труда, поднятый благодаря стахановцам. А если даже за 12 часов не выполнишь одного трудодня, то задолженность перед колхозом будет постоянно умножаться, за что следовали наказания и штрафные работы, с еще большей требуемой выработкой. Так, если взялись целенаправленно за одного человека, то могли его доконать и угробить за короткое время.

В наше время убирали урожаи уже комбайнами. Комбайнеры, с гордым титулом „командиры степного корабля“, отвечали за работу косилки и соразмерную нагрузку молотилки. Поэтому тракторист тянущего комбайн трактора подчинялся указам комбайнера. Бункер для зерна был очень маленьким. Поэтому с левой стороны на платформе две женщины заполняли зерном мешки, завязывали и сбрасывали на поле. К этому комбайну с русским названием Коммунар, предоставленного по проекту ленд-лиз от Соединенных Штатов Америки в помощь союзнику, четырехметровая косилка крепилась с правой стороны. При транспортировке косилка снималась и прицеплялась на своем шасси за комбайном. Недостатком такого комбайна было то, что край поля, шириной метра на три, следовало выкосить вручную. По этой полосе шел трактор и за ним сам комбайн. Косилка захватывала уже соседнюю полосу.

Убранный урожай в мешках женщины свозили лошадьми и быками на возвышенность в центре поля. На вершине бугра зерно ссыпали на землю в большую груду. Мужчины брались строить над грудой навес. Вбитые в землю колья перекрывались длинными жердями, а на жерди настилали солому. Иного стройматериала не было, а синтетическая пленка ожидала еще своего изобретателя. Понятно, что не вся дождевая вода стекала с такого навеса, но в какой-то мере он защищал.

Под навесом, в центре, устанавливали веялку. Этот ужасно тяжелый станок приводился в движение „мотором в две бабьи силы“. Третья женщина зачерпывала ведром зерно из груды и на уровне головы засыпала в воронку. Четвертая сгребала с пола веяное зерно и пересыпала в чистую груду, а полову собирала и выносила на поле. Через некоторое время команда чередовала обязанности. Провеянное зерно старались как можно быстрее увозить в Томск, для выполнения наложенной государственной нормы сдачи урожая.

В нашем отсталом колхозе зерно не сушили. Сушилки пока не было. Как с зерном обращались в Томске, неизвестно. Но зерно, которое колхоз запасал на посев и для корма, старались сушить в просторном, отопляемом помещении на глиняном полу, путем постоянного помешивания. В более богатых колхозах были уже решетчатые, подогреваемые снизу сушилки. Одну такую сушилку-кузницу под одной крышей зарисовала Лидия Лепп.

Размеры пашни и посева устанавливались районным плановым комитетом. План совершения работ – с такого-то по такое-то число – был тоже расписан на целый год. Предусматривалась и норма урожая. Поэтому весной могли запросто выгнать на посев даже по снегу. И собирать урожай из-под снега. Погодные условия и даже времена года при этом не имели никакого значения. Премудрый генералиссимус Сталин, объединившись с Трофимом Лысенко – чрезвычайным вредителем для биологии, медицины, сельского хозяйства и еще многих наук – надеялся указами побороть и поработить не только народ, но и саму природу. Приписываемый Тимирязеву лозунг надменно горланил: „Мы не ожидаем милостей от природы! Наша обязанность - взять от нее!“

Сталин, этот самозваный гений, считал себя и во всех видах искусства высшим знатоком и экспертом. Он безоговорочно критиковал литературные произведения. Он считал, что неошибочно определяет „классовую“ принадлежность даже непрограммной - да, заметьте! непрограммной классической музыки, как например 6 соната для рояли Дмитрия Шостаковича, с 1940 года, определив ее „экспрессионистским криминалом“. Ит., ид...

Поэтому нечего удивляться, что во время сельскохозяйственных работ по колхозам и совхозам рассылались партийные уполномоченные с почти абсолютным правом распоряжаться, для чего они были снабжены пистолетами, а также с иными превосходными способностями, как видно из вышеприведенного случая с Валентиной.

В сухое время работа спорилась. Но как пошли осенние дожди, сразу стало все застревать. Комбайны застревали на полях. Грузовики, вывозящие хлеб, увязали в поле, а позднее и на грунтовых дорогах. Некоторое время пытались вывозить хлеб к дорогам на лошадях и быках. Но вскоре и они обессилели. Несмотря на все это, уборка на полях должна была продолжаться. За этим с усиленной ретивостью следили уполномоченные. Они - именем партии и правительства - требовали выполнения нормативных гектаров. Все понимали, что это было бесполезно. Даже собранное в груды зерно начинало гнить. Проветривание в сырое дождливое время не помогало, вывоз приостановился. И теперь поднимали всех женщин, косами вручную, косить лежавший под снегом урожай. Если бы вся эта впустую растраченная рабочая сила занималась собранным зерном, то они, вероятно, хоть сколько-то могли бы еще спасти, но махать косой впустую в снегу... План гектаров, понимаешь ли, не выполнен!

Что могли поделать простые рабы? Воспротивившись, схлопотать наказание за саботаж социалистического труда? А по лагерям ГУЛАГа таких сидело немало. Даже колхозное правление боялось партийных уполномоченных. И не без основания. Надежды на сытую жизнь не сбылись. В конце 1946 года начался жестокий голод. Во всем обвинили самих колхозников, „разбазаривавших государственный хлеб“. В 1946 году посадили почти десять тысяч председателей колхозов.Леонид Млечин, КГБ. Председатели органов безопасности. Рассекреченные судьбы. М. 2001, с. 308 Виноватыми оказались не партия и преобразователь природы Лысенко, а „взбунтовавшиеся“ голодные колхозники-диверсанты.

Тем временем зерно в грудах истлевало, прорастало и плесневело. Колхоз не выполнил плана сдачи хлеба государству. Поэтому и для потребностей колхоза его брать не разрешалось. Люди голодали рядом с тысячами тоннами гниющего хлеба, но кушать его они не имели права, независимо от того, что это был плод труда их рук, причем неоплачиваемого труда. Действовал закон тридцатых годов, на основании которого за каждый краденый килограмм могли дать год лагерей. И таких сидело не мало, в том числе множество детей.

Изобретателя такой системы нетрудно признать гением – гением зла, конечно же. Но как величать исполнителей этой системы? Ведь такая крайне неестественная система действовала по всей огромнейшей стране, по необъятной родине пары сотен миллионов измученных рабов!