Всякий человек время от времени с удовольствием что-то ест

По прибытии в Сибирь с продуктами было туго. Весной и летом самым обычным блюдом был отвар крапивы с добавлением соцветий лебеды. Иногда Валентина со строгой расчетливостью добавляла в суп ложечку муки или сала, которые мы взяли с собой только благодаря замечательным парням-солдатам, участвующим в облаве бригады КГБ. Мы на себе ощутили, что крапива возмещает нехватку многих питательных веществ.

Время от времени поступала помощь и от доброжелательных соседей. Они, как будто это было само собой разумеющимся, приносили хоть крошечку, не стеснялись предложить оставшиеся картофельные очистки, засохший кусочек какой-либо выпечки, мякину, оставшуюся на сите, после просеивания муки, и т. п. Хотя сама мякина и не очень-то съедобная, но после помола овса ручным жерновом при просеивании хоть какие-то крупинки зерна всегда оставались в мякине. Мы научились растирать ее и добавлять в суп. Второй способ использования мякины - заливать ее теплой водой, дать закиснуть в теплом месте, а затем варить овсяной кисель на слабом огне, постоянно помешивая. Что примечательно - если селедка с луком за несколько дней опротивела мне на полжизни, то за годы крапива и овсяной кисель не приелись. Как и „сибирский фрукт“ - картофель...

Среди многих добрых людей, с которыми жизнь меня щедро сводила и которые оставили в ней неизгладимый след – моя первая сибирская классная руководительница Валентина Максимовна и ее супруг, директор школы Сергей Петрович Петров.

В те времена не было даже понятия о школьных обедах. Вероятно, Валентина Максимовна заметила, какими глазами я наблюдал за детьми, кушающими свой запасенный бутерброд. Не всегда хлеб был испечен из ржаной муки – пекли из того, что в данный момент имелось в данном доме. Часто на ломтике хлеба лежал кусочек посоленного сырого свиного сала. Бутерброд поедали со смачным аппетитом. Если бутерброда у тебя не было, не считалось зазорным открыто выпрашивать откусить кусочек – точно как мужчины клянчили у курящего дать затянуться или оставить „бычок“. Да, иногда я тоже клянчил куснуть, хотя и помнил строгий запрет Валентины. В основном я старался придерживаться запрета, но о чем мог говорить мой взгляд? Предполагаю, что о многом, особенно для такой понимающей женщины, как Валентина Максимовна. Она горела желанием помочь.

После уроков я не спешил домой. В первые два года я с детской искренностью полюбил свою Халдеевскую семилетнюю школу. Я чувствовал, что там ко мне относились с теплотой. Приятно было вытереть старую, изношенную фанерную классную доску от всегдашнего белого налета мела, проверить чернильницы-непроливайки и дополнить их фиолетовыми чернилами из большой стеклянной банки. Стало обычным, что из всего класса я уходил последним.

Не перечесть случаи, когда Валентина Максимовна, сложив в стопку все ученические тетради, просила меня помочь ей донести их до дома, где она делала проверку заданий. Разумеется, я с радостью помогал. Такая просьба воспринималась как преимущество, так как в те времена отношение к учителям еще было очень уважительным.

Во много крат дороже предложенного хлеба было то внимание, которое она проявляла чутко и деликатно, избегая хоть малейшим образом задеть достоинство изгнанного из общества мальчугана.

Ее супруг, директор школы Сергей Петрович Петров, несомненно, замечательно знал о ее „проделках“, но он чинно не вдавался в подобные „мелочи“. Он подошел основательнее. В первую зиму он однажды вечером неожиданно посетил нас. Спокойно, в официальном тоне он завел с Валентиной разговор. Сколько я ни ломал голову, я никак не мог вспомнить свои проделки, могущие быть причиной визита самого директора к моей приемной матери. И когда же он наконец заговорит об этом? Мое напряжение росло. К тому же мне приходилось посредничать в их беседе. Валентина тогда с трудом понимала, и еще меньше умела сама объясняться на русском языке. Не то чтобы я знал язык, но знал чуть больше взрослой сестры.

Директор, непонятно почему, довольно подробно расспрашивал про нашего отца. И было заметно, что его не совсем устраивали наши объяснения. Неужели опять принялись копать под нас? Мы, как умели, старались ему объяснить, что отец умер в январе 1950 года по причине наезда грузовика, и что он погребен на Тартуском кладбище Раади. Он листал какие-то бумаги, что-то вписывал и говорил, что он, якобы, лучше знает и что Валентине следует расписаться под объяснением. Валентина очень испугалась и стала отказываться, говоря, что она не лжет. Наш страх был обоснован, поскольку он нам ничего не объяснял. Тут он понял, что чуточку переборщил в своей тактике. Он стал утверждать, что нам нечего бояться, наоборот – если дело уладится, то это будет нам в помощь. Тогда Валентина успокоилась и подписалась, сама не ведая под чем. В конце концов Сергей Петрович – муж доброй Валентины Максимовны – заслуживал доверия!

Мы уже успели забыть про инцидент с непонятными бумагами, как через несколько месяцев получили извещение о том, что нам, Хильви и Сильверу, малолетним детям Силликсаар Филиппа Ивановича, погибшего в Великой Отечественной Войне(!), назначено пособие по потере кормильца. Было это 5 или 15 рублей на душу, уже не помню, но это было регулярное пособие, а мы находились в абсолютно безденежном положении. Припоминаю, что вначале за трудодень причиталось 9 копеек, которых мы фактически не получали на руки. Но наше пособие тоже не выплачивалось в наличных - деньги переводились на счет в магазин, откуда мы имели право выкупать только муку, соответственно сумме.

Если бы Сергей Петрович как-то мимоходом не спросил, получаем ли мы пособие, мы навряд ли сумели бы увидеть связь со своеобразным посещением директора. Так это выхлопотал для нас партиец Сергей Петрович! Он понял, что мы сами на такой обман ни в коем случае не пошли бы - выдавать отца за павшего красноармейца. Директор понимал нас, но и досконально знал систему, которую представлял. Он по мере своей совести сумел использовать ее, в помощь нуждающимся, применил общепринятый метод очковтирательства, знакомый и неизбежный на любых ответственных должностях до самого крушения Союза, и взял ответственность на себя. Как в этом случае, так и позднее мы убедились, что всегда находятся добрые, бескорыстные люди, независимо от их религиозности, нации, должности, звания или партийности. К сожалению - точно так же обстоит дело и со злом...

Сестры находили возможность в какой-то мере подработать. Конечно, это было возможно только в свободное от работы время – вместо сна. В основном подрабатывали шитьем. У Валентины не было швейной машинки, но даже вручную можно было немного заработать. В переписке с друзьями из Эстонии заказывали у них цветные нитки, застежки, пуговицы и выкройки, а сшитая по ним одежда сильно конкурировала с местным, довольно грубым и угловатым стилем. Особенно молодые особы слабого пола, а также супруги чиновников умели оценивать эту разницу.

Еще больше чем шить, эстонские женщины умели вязать. Вязанные ими кофты, жилетки, шали и даже рукавицы, перчатки да носки сразу преобразовывали женщин тех бедных мест и времен в шикарных дам, конечно по тамошним меркам. Эстонцы ввели в Томской области большую моду на эстонский хаапсалуский платок. Я не знаток в тонкостях этого этнического художества, потому не знаю, насколько точно изготовляемая модель соответствовала оригинальной, но это искусство эстонские женщины передавали из деревни в деревню, потому что спрос на платки стал повсеместным.

Женщины при этом шли на немалые жертвы - как заказчики, так и изготовители. Самой сложной проблемой было достать тончайшей шерстяной пряжи высшего качества. Местные овцы имели очень грубую шерсть. Одни женщины откуда-то завозили нежную ягнячью шерсть, другие раздобыли прялку и пряли тончайшую нить, третьи посредничали в поставке нити вязальщицам - и в конце концов платки вязались везде, где жили эстонцы. Но результат стоил усилий.

В условиях нищеты „мода“ напоминала каторжную униформу, только была не в двухцветную полоску, а одноцветная, с оттенками серого. Особенно в зимнее время: ватник серый, юбка серая, брюки серые, платок серый, валенки серые, да и измученные лица не ахти как румяные. Ирина Ратушинская даже уже в конце восьмидесятых уверена, что Серый – цвет надежды, и то лишь надежды на будущее. Тем более в пятидесятые превалировал серый - одна только надежда, с черными и алыми оттенками.

Белые как овечья шерсть, легкие как шелк украшения на фоне или поверх преобладающего серого освежали, молодили и, что самое важное – выделяли женственность из общей „бесполой“ массы. Внезапно невесть откуда в зимней деревне появились красавицы! А кокетничать красотой русская женщина - урожденная мастерица! Ради этого стоило подрабатывать, делать сбережения и платить.

Хаапсалуские платки вязали крючком, по-чародейски добавляя ему воздушности. Готовое кружево в мокром виде натягивали на раму размером примерно метр на метр. Сама техника натяжки требовала хорошего умения и терпения. В этом деле я был постоянным помощником и знаю, что малейшая неточность или расторопность могла привести к разрыву. Тогда вязальщицы безутешно плакали, ибо исправить разрыв без следа было невозможно. Настолько тонкой была работа. По этой же причине однажды связанный платок и дальше давал прибыль. Грязный платок приносили на стирку к мастеру. Мыть не умеючи – значило испортить платок окончательно. Тогда уже и мастер не мог ничего поправить.

В летнее время самый большой спрос был на ситцевые платья и блузки. Никогда не знаешь, в какое время могут пригодиться разные умения.

Пара эстонцев изготовила для возделывания огорода распространенный в Эстонии деревянный плуг, вернее соху. Некоторые из местных тоже научились пахать борозды для картошки сохой, очень подходящей для этого. Летом с помощью этой же сохи производилось окучивание. Если в колхозе помимо лопаты и имелся железный плуг, то он не был рассчитан для картофельных работ, поэтому им не пользовались. У этих эстонских мастеров не прекращались заказы на сохи.

Но самостоятельно соха не пахала. Нужно было выпросить всегда занятого, а потому дефицитного коня или быка. В таких условиях можно было увидеть, как хозяйка работает на огородном участке с запряженной дойной коровой. Не сложно догадаться, сколько такая гужевая корова после пахоты давала молока. Измученная, она была не в силах сопротивляться, вот и двигалась мерными рывками, еще медленнее быков, а борозда за ней оставалась в виде ожерелья: точка - тире, точка - тире...

Осмелюсь полагать, что в данный момент, среди нашего общества, рядом с нами находится не один человек, оказавшийся в похожем положении, борющийся за право протянуть еще денек-другой на улице. Что касается нашей семьи, то даже при сталинском режиме мы получали от государства некоторое пособие (конечно, не из-за расположения властей к нам, а благодаря директору школы Сергею Петровичу, но все-таки...). Внимание соседей к нам было искренним. Их доброжелательность, несомненно, превосходила наше отношение к людям, на которых нам неприятно смотреть, и на которых мы обычно не оглядываемся, когда они копошатся в мусорных баках.

Что тут, что в Сибири – везде в этом мире все относительно, как еще в прошлом столетии доказал физик столетия Альберт Эйнштейн. Я не берусь оправдывать ни „стального человека“, ни его параноидальную систему, ни его свору, натравленную на беззащитных людей. Ни один человек, никакая авторитетная организация не может, сохраняя объективность, оправдать или загладить причиненные ими муки, душевную боль, бесправие и сплошное вранье. Но я стараюсь сохранять нейтральную объективность, насколько это возможно для человека, повидавшего своим субъективным взглядом и того, и противоположного. Стараюсь остаться честным, хотя и сам сомневаюсь в полной возможности этого - вы уж извините. Это просто непосильно для грешного человека. Разумно предоставить суд Высшему Судье – Богу. Итак – все остается относительным. Мне с Альбертом спорить не стоит. Поэтому я не дозволяю никому использовать мою книгу в качестве обвинительного материала.

Отдельные люди поступают по-разному. Но система была зверская, поэтому до верхов допускались только чиновники с соответствующими качествами. Помнится? Система не дозволяла выступать в защиту гонимого. Защитник оказывался опаснее защищаемого, и такой поступок карался строжайшими методами, и не только при Сталине, но и до конца Союза. Если не верится, советую прочесть вышеупомянутое произведение Ирины Ратушинской Серый – цвет надежды. Мне нет смысла повторять за ней.

Система была зверская. Для меня не имеет смысла измерять, складывать, сосчитывать ее беззакония с узколобой национальной или религиозной, и тем менее с политической позиции. Вести счет имело бы некий смысл в том случае, если бы можно было ожидать возмещения (прошу не перепутать со словом мщения, о котором я даже не думаю). Но для человека это невозможно, исключено. Никто из людей не в состоянии возместить ребенку несбывшиеся мир и счастье детства, или возвратить младенцу его утраченную жизнь. Но ради человеческого достоинства каждому из нас - а мне в первую очередь - полезно вникнуть в прошлое и оценить: что лично я мог бы сделать по-другому сегодн, чтобы возможные новые мерзости остались неосуществленными. Чтобы не оказаться соучастником возможных мерзостей, пусть даже пассивным, отмолчавшимся...

Интересную мысль излагает Данте Алигери в своей знаменитой Божественной комедии: Темнейшие закоулки ада предназначены для тех, кто во времена нравственного кризиса остаются безучастными.

Из ответа на вопрос поднимается новый: если я вижу, что кто-то зачем-то вновь старается разжечь во мне нетерпимость или гнев на людей, не причинивших ни мне, ни моим близким ничего плохого, то позволю ли я сделать себя соучастником очередного бесправия, гонения и жестокости? Если бы все подобное осталось лишь в прошлом... Но сегодня мы снова читаем в новостях: С 26 по 28 февраля 2010 года по всей территории России, от Чукотки до Калининграда, проходит специальная кампания. Десятки тысяч российских Свидетелей Иеговы распространяют среди сограждан буклет под названием „История повторяется? Вопрос к россиянам“. За 3 дня планируется раздать 12 миллионов буклетов.

Что побудило их обратиться с этим вопросом к согражданам? Председатель Управленческого центра Свидетелей Иеговы в России В. М. Калин сказал: „Шестьдесят лет назад Свидетели Иеговы пережили небывалую волну репрессий. В последнее время против Свидетелей снова ведется планомерная кампания. — на этот раз нашу литературу и саму деятельность хотят признать экстремистскими“.Официальный сайт Свидетелей Иеговы России www.jw-russia.org

Несмотря на эту акцию, полусотню изданий признали экстремистским. - на уровне верховного суда России. 10 июня 2010 года Европейский Суд объявил такое решение необоснованным, но поспособствует ли этот вердикт отрезвлению российских властей? На самом деле были предприняты новые карательные меры, и решение Европейского Суда было обжаловано. Европейский суд в свою очередь отказал в пересмотре дела...

21 июля 2015 года на сайте Свидетелей Иеговы опубликовали сообщение, нашедшее устное подтверждение от многих российских Свидетелей:

14 июля 2015 года Российские таможенники предприняли беспримерный шаг, задержав на границе груз, содержащий русскоязычные Библии, изданные Свидетелями Иеговы. Российские чиновники, начиная с марта месяца 2015 года, задержали все грузы изданий Свидетелей Иеговы, хотя ни один из них не содержал запрещенных в России изданий. Преграждение завоза грузов литературы, а также недавнее закрытие веб-страницы,^{Свидетелей Иеговы - авт.} являются зловещим исходом дел, ограничивающих свободу веры, слова и печати.

Игра в мячики... свинцовые.

Но власти властями... Не это главное. Не из-за властей я пишу это. Не важнее ли наше личное отношение к подобным проявлениям бесправия? Ни я, ни рядовой россиянин не в состоянии отменять решения судов или дать отпор нападкам милиции или бандитам и поджигателям в масках. Но каждый из нас может проявить свое приветливое отношение к очередным Свидетелям с Библией в руках, миролюбиво и доброжелательно постучавших в наши двери. Ведь проявить приветливость не означает согласиться с чуждыми взглядами! Во-первых, приветливость является признаком человечности и присущего русскому народу гостеприимства, которого я испытал столь многократно. Неужели это гостеприимство растворилось в политических потасовках? Так запросто? Не верится!

Главным является не то, что кто-то снова разжигает необоснованную вражду и преследования, а то, как отнесусь к этому я. Примкну не раздумывая, отвернусь без интереса (не меня же бьют!), или постараюсь осведомиться и по возможности отстоять свою чистую совесть и права сограждан. Стоит помнить, что права сограждан – мои же права. Бесправие, допущенное россиянами для соседа, может в следующую очередь постигнуть их самих, так как они согласились с чинимым бесправием среди соотечественников.

Вспоминая бывшее бесправие, мы учим свою совесть различать добро и зло. И до чего приятно вспоминать, что было же в дни тех сталинских гонений столько добрых людей и добра, совершенного ими, наперекор злу! Меня невозможно разуверить в том, что и в нынешней России есть множество таких же искренних добрых людей. Кто напоит одного из малых сих только чашею холодной воды, во имя ученика, истинно говорю вам, не потеряет награды своей,Ев. от Матфея глава 10, стих 42 - заверял сам Иисус.

Погодные условия летом и осенью 1954 года оказались чрезвычайно благоприятными для урожая и его уборки. Стояла долгая и сухая золотая осень. Четвертая осень нашего пребывания в Сибири предоставила хозяйству возможность полностью и в срок справиться с уборкой, сортировкой и вывозом хлеба. Впервые заблаговременно выполнили государственный план поставки зерна и благодаря этому получили право начинать заготовку оставшегося зерна в свои закрома, а также выплачивать колхозникам хлеб за трудодни. Зерна собрали столько, что за один трудодень начислили 4 килограмма хлеба, да уже не овса, а пшеницы высшего сорта! Также впервые мы собрали богатый урожай картофеля, который надежно сохранили от морозов в подвале домика Марии Буль.